…Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…

Кронштадтский злой, неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража встала у ворот. 

Над Ленинградом — смертная угроза,
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой. 

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады —
мы не покинем наших баррикад. 

И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда. 

Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать красноармейца,
погибшего под Стрельною в бою: 

Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.

Ольга Берггольц

Читайте также: Чтоб даже в будущем по ленинградцам равнялся самый смелый человек…

… Каждый раз, когда я вновь открываю тетрадь, в которой старческим почерком моей бабушки аккуратно выведены ровные буквы, складывающиеся в простой будничный голос безымянного ужаса, имя которому война, у меня чувство, что я мифическая Пандора, откидывающая крышку с ящика с человеческими бедами и напастями, выпавшими на долю нашей страны.

Много лет я не могла даже прикоснуться к бабушкиным воспоминаниям. Мемуары, которые сейчас публикуются здесь, написаны в 2008 году, но долгие семь лет я оставляла их лежать, где лежат: на крышке старенького пианино в бабушкиной комнате. Просто не могла открыть. Не было сил, не было мужества пропустить все это через себя.

Ведь война, если говорить об истории российских семей, прокатилась катком не только по тем, кого непосредственно затянуло в ее жернова: от таких травм не излечиваются просто так, и детям, выращенным на военных историях, снятся бомбежки, знаю по себе. Хочется просто забыть обо всем этом.

Но наступает, наконец, момент в жизни, когда ты перестаешь чувствовать только ужас. Начинаешь ощущать гордость. Начинаешь понимать, что, кроме горя по неоплаканным утратам, ты многое можешь почерпнуть из семейной истории, отнюдь не радужной.

А когда больше понимаешь, начинаешь крепче любить, разве не так?..

Я уверена, что в коллективном бессознательном военного и послевоенных поколений Великая отечественная заархивирована. Она плотно утрамбована, как те штабеля окоченевших трупов в ленинградском эвакогоспитале, где работала моя бабушка. Она рассказывала мне, как подписывала их химическим карандашом, который приходилось слюнявить, чтобы хоть как-то писал на морозе…

Некоторые вещи просто ждут своего часа, чтобы выйти наружу наконец, спустя годы — со слезами, со всей болью наконец оттаявшего, вновь застучавшего, ожившего сердца. Те, кто был до нас, прошли сквозь это с честью, но похоронили свои чувства и переживания глубоко внутри. Невыносимо было прикоснуться к ним. Многие молчали до самой смерти.

Так что у каждого в этой истории своя задача: у бабушки была — выжить, а у меня — здесь и сейчас — пережить и сохранить память. Мне кажется, мы неплохо справляемся.

Итак, с вами снова в эфире один из сонма голосов блокадного Ленинграда (кстати, бабушка в войну выступала по радио в осажденном городе, она ведь неплохо пела).

«…Была зима, и я шла рядом с ним, как чучело: в кирзовых сапогах и шинели, на голове — белая косынка. Мы дошли с Сашей до угла, где стоял его взвод, и вот там-то, на виду у всех солдат он меня и поцеловал — впервые в моей жизни. Просил не забывать, ждать его. Так мы с ним и расстались. Потом от него стала приходить полевая почта — теплые, очень хорошие письма. Он писал интересно, и я ему отвечала. А потом, когда уже шли бои за Берлин, письма перестали приходить… На мой запрос в часть мне сообщили, что Саша погиб. Я очень переживала тогда.

blokada11

Есть еще одна история, которая произошла со мной чуть раньше. Когда я была мобилизована и только начала работать в эвакогоспитале в 3-м хирургическом отделении, у меня лежал после ранения один больной, не знаю, в каком он был звании, но знаю, что у него были «две шпалы» и удивительно красивые синие глаза. Я в него влюбилась. Мне ведь едва исполнилось 20 лет. Первое чувство. Я не могла его скрыть, и все больные, кто лежал в этой палате, знали об этом. Он иногда брал мои руки в свои и гладил их, когда я подходила к его койке, а я ужасно от этого краснела. Потом он выписался, и я постаралась его поскорее забыть.

Затем я стала старшей медсестрой, но мои прежние больные из 3-й хирургии продолжали меня навещать. И вот во время одного из таких посещений один больной сообщил мне, что в их отделение приходил тот больной с синими глазами. Он уже выписался из госпиталя для выздоравливающих, был в форме офицера и искал меня. «Мы ему сказали, что ты здесь больше не работаешь, что тебя перевели в другой госпиталь». Он был очень расстроен этой новостью, потому что у него с собой было направление в часть, и он хотел забрать меня с собой на фронт в качестве военной медсестры.

Когда я это услышала, у меня ноги стали ватными, я буквально осела на стул и еле вымолвила: «Что же вы наделали…»  Больной, который пришел ко мне с этой новостью, сурово посмотрел на меня и отчеканил: «Не время сейчас для любви». Больше я никогда этого офицера не видела, думаю, что он погиб, как и многие. И думаю, что мои больные поступили правильно, спасли мне жизнь, ведь я могла бы разделить его судьбу, если бы поехала вместе с ним.

Хочется рассказать еще об одном ужасном случае. Во время одного из обстрелов снаряд попал прямо в группу ребят — мальчишек, еще детей, которые стояли недалеко от нашего госпиталя на улице. Кого-то убило на месте, кто-то был ранен, тяжело, потерял руку, ногу. Их внесли в наше отделение. Это было страшное зрелище. Оно запомнилось мне на всю жизнь…

***

В 3-м хирургическом я работала с врачом Софьей Васильевной. Это была видная дама. Муж у нее был начальником какого-то военного училища, она его навещала и добывала продукты. У них был сын, который тоже жил где-то в Ленинграде, вместе с няней. Софья Васильевна не очень-то любила больных, хотя во время обходов к каждому подходила с обращением: «Ну, миленький, как у нас дела?..» Я во время таких обходов шла за ней, и как-то она обернулась ко мне и сказала с усмешкой: «Опять миленький». Потом наши пути разошлись. Встретились мы только после войны, когда я вновь приехала в Военно-медицинскую академию (в блокаду в ней располагался наш эвакогоспиталь) получать рекомендацию для вступления в партию. Там-то, в одном из отделений, я и наткнулась на Софью Васильевну.

Я едва ее узнала. Раньше это была красивая женщина в теле, которая гордо себя несла, а сейчас передо мной стояла исхудавшая старуха. Она рассказала мне, что уже после войны потеряла сына, которого так берегла во время блокады. Ему было всего 12 лет. Софья Васильевна обнаружила у себя пропажу денег — довольно крупной суммы по тем временам. Прислуга (а они с мужем держали прислугу) не могла их взять. В пропаже денег она обвинила сына. Он все отрицал, но она настаивала на своем. В их квартире висело на стене ружье мужа… Сын выстрелил в себя из этого ружья, оставив записку: «Деньги я не брал…» Выстрел оказался смертельным. Бесконечно печальная история.

***

В терапевтическом отделении я работала с другим прекрасным врачом Надеждой Михайловной. Это была удивительная женщина, интеллигентная, глубоко не молодая. Как терапевт она обслуживала все отделения госпиталя и очень уставала. У меня, как у старшей медсестры, была аптечка, где хранились все лекарства. Кроме лекарств нам выдавали вино для поддержания сил наиболее ослабленных больных. Часто они поступали совершенно истощенными, и мы возвращали их к жизни, вливая им в рот вино. Оно было на вес золота. А вот начальник нашего отделения этого не понимал или не хотел понимать и периодически совершал набеги на мою аптечку, прекрасно зная, где хранится вино. Я пожаловалась на это Надежде Михайловне, и она предложила мне держать вино в ее кабинете. Узнав об этом, начальник рассвирепел, но ничего не смог поделать.

В это время больные поступали в отделение с сильнейшим педикулезом, попросту завшивленные. Мы, конечно, как могли, боролись с этим. Сжигали их белье, мыли их дегтярным мылом, которое нам отпускали для этих целей. Как-то ко мне пришел начальник, очень расстроенный, и сообщил, что обнаружил на себе вошь. Ночью он собрал всех врачей и сестер, устроил нам разнос и кричал, что мы должны бить этих вшей вручную. Утром Надежда Михайловна пошла к начальнику госпиталя и рассказала ему об этом ночном «совещании».

blokada13

Начальник госпиталя вызвал к себе этого самодура, сказал ему «Я тебя самого заставлю бить их вручную» и снял его с работы. Таким образом у нас появился новый начальник. К сожалению, он был еще хуже прежнего. Он нещадно эксплуатировал Надежду Михайловну, давая ей непомерные врачебные нагрузки. В конце концов, она заболела и умерла. Я ужасно переживала ее смерть, ведь она была мне как мать в эти страшные дни. Я пошла к начальнику и выложила ему все, что я думаю, о нем, обвинила в смерти Надежды Михайловны. Помню, я совершенно страшно на него кричала. А потом пошла к начальнику госпиталя и попросила перевести меня в другое отделение. И меня вернули в родную 3-ю хирургию, где я и проработала до конца войны.

***

Расскажу напоследок еще об одном человеческом подвиге, о котором я узнала в самом конце войны. В нашем классе еще в Смоленске училась девочка по имени Аня Сундукова. Она с семьей перебралась в Смоленск из Ленинграда, и мы догадывались, что ее родные как-то пострадали во время партийных чисток после покушения на Кирова. Но об этом, разумеется, никто не говорил. Аня была высокая, физически крепкая девочка, честная, прямая, ее все любили. Мы с ней были дружны. Потом она вернулась в Ленинград, и до самого конца войны я ее не видела.

blokada12

И вот зимой 1944 года, когда немцы уже не обстреливали Ленинград и уже начали ходить трамваи, я ехала в одном из них, стояла в тамбуре, а рядом стояла какая-то девушка в военной форме. Она повернулась ко мне, и мы сразу узнали друг друга. Это была Аня. Как же мы были рады этой встрече! Но мне надо было срочно выходить, и толком поговорить не удалось. А после войны, когда я уже училась в Политехе и жила в общежитии, в местном буфете за стойкой я вдруг вновь увидела Аню. Нам наконец удалось расспросить друг друга обо всем.

Оказывается, Аня училась в институте, а когда началась война, мобилизовалась и командовала батареей зениток, которые отгоняли немецкие самолеты, летевшие бомбить Ленинград. Во время одного из таких немецких налетов на их аэродром, весь персонал попрятался в блиндажах. Немецкие самолеты были отогнаны зенитками, а в это время на аэродром приземлился наш подбитый самолет. Он уже горел, а летчик был ранен. Аня рассказала мне, что не могла себе представить, что самолет вот-вот взорвется, а этот летчик погибнет. Она выскочила из блиндажа и помчалась к горящему самолету. Ей кричали: «Куда! Назад!», а она продолжала бежать. Она вытащила летчика из самолета и на себе оттащила на безопасное расстояние. И только после этого самолет взорвался. За этот подвиг Аня была награждена орденом…»

 ***

…Сейчас моя бабушка лежит в больнице. В одной палате с ней лежит еще одна бабуля, Валентина Ивановна, ей чуть за 80, в войну она была ребенком. Узнав о том, что я публикую бабушкины воспоминания о блокаде, эта старушка, совсем простая, деревенская, очень оживилась и рассказала мне кусочек «своей войны».

Она с семьей находилась во время наступления немцев на Москву в родной деревне неподалеку от столицы. Жители деревни вырыли окопы и во время обстрелов прятались в них. Старушка вспоминала, что обстрелы длились так долго, что они всей семьей сидели в окопах по много часов, ели снег. Она до сих пор помнит его вкус пополам с гарью…

Когда немцы заняли деревню, среди них был один, которого звали Ганс. Он жил в уцелевшем доме вместе с семьей маленькой Вали. К детям он был очень добр, дарил им шоколад и вообще всячески подкармливал. Когда немцы начали отступать, он подошел к матери Валентины и сказал — ваши войска будут здесь через 18 дней и будут бомбить, прячьтесь в окопы. Как он мог узнать точную дату? Изумленная мать вымолвила: «Ганс, кто же ты?» Он посмотрел на нее и сказал  на ломаном русском: «Я не немец, я француз». И приложил палец к губам. После чего ушел вслед за остальными…

…Так эти военные истории и тянутся к нам сквозь время и пространство. Обрывки лоскутного одеяла, кусочки жутковатого паззла, которые складываются в эпосы и саги. Которые мы обязаны помнить.

Продолжение следует

Теги:  

Присоединяйтесь к нам на канале Яндекс.Дзен.

При републикации материалов сайта «Матроны.ру» прямая активная ссылка на исходный текст материала обязательна.

Поскольку вы здесь…

… у нас есть небольшая просьба. Портал «Матроны» активно развивается, наша аудитория растет, но нам не хватает средств для работы редакции. Многие темы, которые нам хотелось бы поднять и которые интересны вам, нашим читателям, остаются неосвещенными из-за финансовых ограничений. В отличие от многих СМИ, мы сознательно не делаем платную подписку, потому что хотим, чтобы наши материалы были доступны всем желающим.

Но. Матроны — это ежедневные статьи, колонки и интервью, переводы лучших англоязычных статей о семье и воспитании, это редакторы, хостинг и серверы. Так что вы можете понять, почему мы просим вашей помощи.

Например, 50 рублей в месяц — это много или мало? Чашка кофе? Для семейного бюджета — немного. Для Матрон — много.

Если каждый, кто читает Матроны, поддержит нас 50 рублями в месяц, то сделает огромный вклад в возможность развития издания и появления новых актуальных и интересных материалов о жизни женщины в современном мире, семье, воспитании детей, творческой самореализации и духовных смыслах.

Об авторе

Журналист, в прошлом бьюти-редактор, в настоящем многократный автор женского глянца. Религиовед-недоучка. Интересуюсь психологией, люблю свою жизнь, свою работу и своего кота Пульхра Боэция Сигизмунда Агриппу Третьего. И кофе, конечно!

Другие статьи автора
новые старые популярные
Арина

очень душевно и спасибо за эту правду

olgayeriomenko

Читать очень тяжело, но ждем продолжения. Спасибо.

От Марго: бабуля взялась писать новую версию, улучшенную и дополненную, вдохновившись вниманием людей!)

Jeniay

Бабуля молодец!!!:)

Юлали

Здоровья бабушке 🙂

MaryAnn

здравия вашей бабуле, спасибо ей и вам))

Maria_Francesca

Я тут начала читать дедушкин блокадный дневник. И как только добуду другие части, обязательно продолжу. Очень странно знать, что все это случилось с кем-то из наших родных. Как будто совсем другая жизнь, а все же связана с нашей.

ольга

спасибо! низкий поклон вашей бабушке и здоровья

Мышка

Спасибо, Юлия! Продолжайте!

Ксания

Возможно, я когда-то уже об этом упоминала на Матронах. В 1941-м, когда наши войска отступали через Северную Украину, в одном селе к артилерийской батарее "прибился" Иван-крестьянский сын. Когда командир обратил внимание на пришлого паренька, оказалось, что отослать домой его уже нельзя, в селе уже были немцы. Ваня был крепким парнем, высоким, как для своих лет, и командир оставил его в батарее связистом. Мой дедушка не был угнан в Германию на принудительные работы. Его не мобилизовали в 43-м, как его однокласников (и бросили необстрелянными "смывать позор окупации", что они и сделали в бою за соседнее село, там их матери и собрали… Читать далее »

Арина

Вы похоже не любите Россию. Ваше право, но странно…

Гостья

спасибо! жду с нетерпением продолжения! бабушке здоровья!!!

Похожие статьи