Наталья Гончарова. Виновата ли я?

Жена моя прелесть, и чем доле я с ней живу, тем более
люблю это милое, чистое, доброе создание,
которого я ничем не заслужил перед Богом.

Александр Сергеевич Пушкин — Наталье Ивановне Гончаровой, матери Натали

За два века, что отделяют ее от нас, кто только ни бросил в нее камень! И современники, и потомки. И маститые литературоведы, и досужие сплетники. И всеми нами любимые Марина Ивановна и Анна Андреевна…

Пустая светская кукла, бездушная кокетка. Холодная, равнодушная. Пушкина не любила, стихов его не понимала. С Дантесом флиртовала. Если бы не она, Пушкин остался бы жив, и «солнце русской поэзии» не закатилось бы так рано…

Так ли все было на самом деле?

«Наталья Гончарова просто роковая женщина, то пустое место, к которому стягиваются, вокруг которого сталкиваются все силы и страсти. Смертоносное место», — писала Марина Цветаева. Но если задуматься, ни в ее внешности, ни в ее поведении ничего рокового не было. Натали не была ни куклой, ни кокеткой, она была женщиной, и женщиной скромной, доброй, безыскусной, отзывчивой, религиозной. И очень ревнивой — Пушкину не раз довелось испытать на себе ее тяжелую ручку.

Гончарова — одна из самых красивых и загадочных русских женщин. После нее не осталось дневников. А в жизни она была неразговорчивой, закрытой и весьма сдержанной в проявлении своих чувств. Тайна, заключенная в этой женщине, волновала не одно поколение. Но удалось ли кому-нибудь заглянуть в ее душу? Оценить ее по достоинству? «Позволить читать свои чувства мне кажется профанацией, — говорила она. — Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца». Дочь Натальи Гончаровой от второго брака с Петром Ланским Александра Арапова в своих воспоминаниях писала о ней: «Она была христианка в полном смысле этого слова. Грубые нападки, язвительные уколы уязвляли неповинное сердце, но горький протест или ропот возмущения никогда не срывался с ее уст».

Обрушиваясь на Натали с обвинениями, мы ставим под сомнение способность гениального поэта, прозаика, историка и, наконец, умнейшего человека России Пушкина разбираться в людях, в частности, в женщинах. Разве мог он ошибиться при выборе жены? Вряд ли. Воздадим же ему должное и оценим его выбор. «Гляделась ли ты в зеркало и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете — а душу твою люблю я еще более твоего лица», — писал Пушкин жене.

Это признание поэта дорогого стоит. Значит, была душа, и душа, наделенная самыми прекрасными качествами, если поэт любил ее больше, чем совершенную, божественную красоту Натали. Пушкин погиб за жену (не из-за жены, а за жену), а мы ее осуждаем. Разве красота, очарование, прелесть — непременный залог глупости, бездарности? Писем Натали к поэту, в отличие от писем Пушкина к Натали, где он ревностно оберегал честь своей семьи, не сохранилось, и обвинения ее в пустоте бездоказательны. А как Пушкин радовался ее письмам! Перечитывал по несколько раз, перецеловывал каждую страничку, исписанную мелким летящим почерком…

 «…Тебя мне ниспослал… моя Мадонна…»

Прелестная шестнадцатилетняя девочка Таша Гончарова собиралась на бал у танцмейстера Йогеля в дом Кологривовых, что на Тверском бульваре (сейчас на месте этого снесенного особняка МХАТ им. Чехова). Были готовы белое воздушное платье и изящный золотой обруч на голову. Стояли декабрьские дни 1828 года. Только что закончился Рождественский пост, и по всей Москве танцевали на балах. Могла ли знать Таша, что на этом балу ей уже уготована встреча, которая перевернет ее судьбу? И судьбу первого поэта России — Александра Сергеевича Пушкина. «Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начали замечать в свете, — вспоминал поэт. — Я полюбил ее, голова у меня закружилась…».

Впервые в жизни он был робок. Александра Арапова в своих воспоминаниях писала: «Она в этот знаменательный вечер поражала всех своей классической царственной красотой. Ал. Сер. не мог оторвать от нее глаз. Слава его уже тогда прогремела на всю Россию. Он всюду являлся желанным гостем; толпы ценителей и восторженных поклонников окружали его, ловя всякое слово, драгоценно сохраняя его в памяти. Наталья Николаевна была скромна до болезненности; при первом знакомстве их его знаменитость, властность, присущие гению, не то что сконфузили, а как-то придавили ее. Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врожденная скромность только возвысила ее в глазах поэта».

Таша родилась 27 августа 1812 года в поместье Кариан, Тамбовской губернии, где семья Гончаровых с детьми жила после вынужденного отъезда из Москвы из-за нашествия Наполеона. А до шести лет воспитывалась у деда Афанасия Николаевича Гончарова в обширном родовом имении Полотняный Завод под Калугой. Игрушки и одежду для нее выписывали из Парижа.

Она получила прекрасное домашнее образование, владела французским, немецким и английским. Сохранились ее ученические тетради, из которых видно, что она глубоко разбиралась и в истории, и в географии, и в русской грамоте, и в литературе, и даже в теории стихосложения. Она вязала и вышивала бисером, была ловкой наездницей, играла на фортепиано. А в шахматной игре ей не было равных! Став женой Пушкина и переехав с ним в Петербург, Натали слыла едва ли не лучшей шахматисткой столицы. Ее называли первой романтической красавицей своего поколения — под стать первому романтическому поэту. И Пушкин не мог не полюбить со всей страстью эту необыкновенную девушку. «Заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам или никогда не женюсь», — писал поэт невесте.

Почти год Пушкин проходил в женихах. Ему окончательно не отказывали, но и твердого согласия не давали, ссылаясь на молодость Натали. Долго решался вопрос с приданым невесты. Оно шилось на деньги Пушкина, так как Афанасий Николаевич Гончаров ничего не дал за внучкой, кроме небольшого заложенного имения и забытой в подвалах Полотняного Завода статуи Екатерины Великой, отлитой в Германии и так и не установленной в честь посещения императрицей Полотняного Завода. Попытка Пушкина продать статую, прозванную «Медной бабушкой», в казну закончилась неудачей.

Все же 6 мая 1830 года Александр Сергеевич Пушкин был официально объявлен женихом Натальи Николаевны Гончаровой. Свою удачу поэт приписывал «счастливому» фраку, который одолжил ему Павел Нащокин для визита, а потом и подарил его. С тех пор в важных случаях Пушкин надевал именно «нащокинский» фрак. Потом препятствием к венчанию стали холерные карантины — Пушкин оказался заперт в Болдине. «Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами — не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба? Мой ангел, ваша любовь — единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка… Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней все мое счастье!» — из письма Пушкина Натали Гончаровой.

Наконец, 18 февраля 1831 года состоялось долгожданное венчание в храме Большого Вознесения, приходском храме Гончаровых, что на Большой Никитской. Пушкину шел 32 год, невесте было 18 лет. Суеверного поэта не на шутку смутили плохие приметы: во время церемонии в руках Пушкина погасла свеча, нечаянно упали с аналоя крест и Евангелие. Шафер устал держать венец над головой поэта и попросил заменить его, что было нарушением обряда. После венчания молодожены поехали в свою первую семейную квартиру на Арбате, снятую Александром Сергеевичем. У входа их встречали Нащокин с Петром Вяземским, благословили образом и поднесли по бокалу шампанского. Один из них упал с подноса и разбился, что добавило Пушкину переживаний. Но потом это быстро забылось. Началась семейная жизнь.

«Ах, душа моя, какую женку я себе завел!»

Едва женившись, Александр Сергеевич  сразу же стал вывозить молодую жену на балы и маскарады. «Прелесть, как хороша», — таково было общее мнение о Натали. Она не была светской львицей, как, скажем, Долли Фикельмон или Александра Смирнова-Россет. Часто по утрам она сидела в гостиной с вязаньем и вышиванием совершенно одна. Ей не с кем было и словом перемолвиться, потому что Пушкин имел привычку запираться после завтрака в кабинете и писать часов до двух пополудни, а она не смела и не хотела мешать ему, запрещая и прислуге шуметь и беспокоить барина понапрасну.

Ее пресловутая молчаливость, которую ей ставили в вину, вовсе не была признаком отсутствия ума — Натали обладала живым умом, но не светским, блестящим, ловко плетущим всевозможные интриги, а житейским, практическим, помогающим и в ведении хозяйства, и в воспитании детей, и в устроении издательских дел поэта, и в выполнении литературных поручений мужа. «Жена — свой брат!» — говорил о ней поэт, подчеркивая общность их дел. Она разбиралась с цензурным комитетом, помогала мужу доставать необходимое количество бумаги для печатания затеянного Пушкиным журнала «Современник».

А молчаливость шла от сурового домашнего, почти монастырского, воспитания, когда лишний раз открыть рот, а тем более, высказать свое мнение, было строжайше запрещено — можно было от маменьки, красавицы с несчастной судьбой, властной и решительной Наталии Ивановны, и по губам получить. Предписывалось слушать старших и помалкивать. Отсюда же и ее удивительная вдумчивость, и тома исписанных детских тетрадей, которым она доверяла свои сокровенные мысли. К тому же в семье был болен отец Николай Афанасьевич — падение с лошади и травма головы вызвали у него помутнение рассудка. Он страдал ужасными приступами бешенства, и жить с ним было очень тяжело.

«Мчатся тучи, вьются тучи…»

Что же до истории с Дантесом и последовавшей за ней роковой дуэли…

В феврале 1836 года Дантес начинает посещать дом Пушкина под предлогом ухаживаний за сестрой Натали Катериной Гончаровой (Натали выписала к себе в Петербург сестер из Полотняного Завода, где они прозябали, не имея надежды выйти замуж). Катерина была просто счастлива, так как влюбилась в красавца-кавалергарда. Но Дантеса интересовала вовсе не она… В это время Наталья Николаевна на шестом месяце беременности. За шесть лет жизни с Пушкиным у нее было пять беременностей (одна из них закончилась выкидышем после бала в Аничковом дворце), она родила четверых детей.

«Наталья Николаевна опять брюхата и носит довольно тяжело», — обычная строчка в письмах поэта к друзьям. Первой родилась Маша. Пушкин плакал при родах и говорил, что обязательно убежит от вторых. Потом родился Саша, названный в честь отца, его любимец и отрада, «Сашка рыжий», третьим — Гриша, и четвертым ребенком стала Наташа. То есть Наталья Николаевна только и делала, что беременела, вынашивала ребенка, рожала и, едва восстановившись после родов, снова беременела. При этом ее мучил нещадный токсикоз, она падала в обмороки, по всему телу расползались ужасные нарывы. Ей ли было искать сомнительных приключений на стороне?

К тому же она не отличалась пылкой страстностью, была, по свидетельству Пушкина, «стыдливо-холодна». А вот комплименты в свой адрес и признания в любви выслушивать очень даже хотелось! Тем более — от самого императора. Можно ли это желание Натали поставить ей в вину? Ей же всего двадцать с небольшим! Что касается ухаживаний царя, то разве могла лучшая шахматистка Санкт-Петербурга не просчитать все ходы и позволить себя использовать в угоду сластолюбию самодержца? Как писал Вересаев, «Наталья Николаевна держала императора в должных границах, так что ему долее ничего не оставалось, как изображать добродетельно-попечительного отца и давать Наталье Николаевне благожелательные советы держаться в свете поосторожнее, беречь свою репутацию и не давать повода к сплетням».

Семейная жизнь с Пушкиным по определению не могла быть идиллической. Он множил бесконечные долги, просиживал ночи за карточным столом, мог по несколько дней не показываться дома, много разъезжал по городам и весям, и в его отсутствие Наталье Николаевне приходилось одной справляться с обширным хозяйством и воевать со слугами. И без измен со стороны Пушкина не обходилось. И Наталья Николаевна все прощала, потому что любила и понимала его. «А у ней пречуткое сердце», — говорил Пушкин о жене. Какую же трудную пришлось нести Натали судьбу, какой тяжкий крест! Быть женой поэта, а тем более, гения — подвиг, и не следует об этом забывать.

«Ты ни в чем не виновата», — первое, что произнес поэт склонившейся над ним Наталье Николаевне, когда его, смертельно раненного, принесли после дуэли домой. И после повторял это непрестанно, умирая почти двое суток. В измену любимой женщины Пушкин не верил ни секунды.

«Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха. С ним умирала его культура. Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит. Это — предсмертные вздохи Пушкина, и также — вздохи культуры пушкинской поры. На свете счастья нет, а есть покой и воля. Покой и воля. Они необходимы поэту для высвобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю — тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл», — писал Александр Блок в своей знаменитой речи «О назначении поэта».

С первых же дней семейной жизни Пушкин узнал нужду, да так из нее и не вылезал. И хотя никто из самых близких не слыхал от него ни единой жалобы, беспокойство о существовании семьи часто омрачало его лицо. Душевное состояние Пушкина оставляло желать лучшего, что замечали друзья. Он неотвратимо двигался к трагическому концу. Казалось бы, все было улажено, Дантес женился на сестре Натали Екатерине Гончаровой, зачем повторный вызов на дуэль? Но Пушкин уже не мог поступить иначе… Государственная служба тяготила поэта, хотя и давала постоянный доход, лишала его той самой внутренней тайной воли и покоя. Его закружили «бесы» — несвободы, долгов, нищеты, отчаяния, уныния… Он сам искал смерти, как это позже будет делать другой гениальный русский поэт — Лермонтов. И он ее нашел…