Сати Спивакова: «Женщина должна работать, если у нее есть призвание»

20 марта Музей русского импрессионизма, который сейчас показывает прекрасную выставку «Жены», начал серию открытых интервью с женщинами, которые вдохновляют миллионы людей, чья деятельность вышла за рамки образа хорошей жены и доказала, что можно быть музой великого мужа и состояться самой, реализовав свои таланты и способности.

Цикл встреч «Больше, чем жены» начался беседой редактора журнала «Сноб» Сергея Николаевича с Сати Спиваковой, блестящей телеведущей, талантливой актрисой и супругой всемирно известного музыканта Владимира Спивакова.

Нынешняя выставка «Жены» в Музее русского импрессионизма — о том, что такое быть женщиной, быть женой и, оставаясь в тени мужа, иметь какую-то свою территорию, свое пространство. Мы поговорим, по сути, о том же. Вопрос, без ответа на который невозможно понять ваш брак: ты с самого начала хотела быть актрисой, жить театром? Это было целью?

Не совсем целью — я об этом мечтала лет с 15, еще учась в музыкальной школе в Ереване. Но мне кажется, это довольно банальная история: каждая вторая девочка мечтает стать артисткой — и я была не исключением. Но при этом я предпринимала какие-то шаги ради этого: занималась в театральной студии, пыталась учить стихи, забивая всем голову этими стихами. Так сложилось, что в Ереван из Москвы приехал театр Моссовета, где играл в то время Ростислав Янович Плятт. И получилось так, что мать маминой ученицы была племянницей жены Плятта. Довольно сложно, но судьбоносно! А эта мамина ученица — довольно известный сейчас человек, замечательная джазовая певица Мариам Мерабова.

Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала своего папу, который был, наверное, главным человеком в моей жизни. И какие-то важные решения принимал папа, слава Богу. Потому что когда я, единственная дочь преподавателя консерватории, сказала, что хочу поступать в театральный институт в Москве, мама тут же начала «армянский плач» — «а почему не в Консерваторию?». Но на сцене как музыкант я чувствовала себя неуверенно, а музыку любила настолько, чтобы не портить ее своим исполнением. От этого предначертанного пути я решила отойти, и в этом папа мне помог: он сказал, что в своем бульоне вариться нельзя. И племянница жены Плятта организовала мне у него прослушивание. Мы приехали, я читала комариным голосом какие-то стихи. И Ростислав Янович сказал папе: «Бросать музыку подло, но на ее месте я бы попробовал».

Мы говорим о женах, об институте брака. Его модель ведь закладывается в детстве? Кто был главным в твоей семье?

Я не думаю, что модель вообще закладывается: каждый выстраивает свою жизнь так, как он ее видит. Наверное, она складывается из разных встреч. Я не могу сказать, кто из родителей был главным. Они прожили 25 лет душа в душу, и папа не дожил до серебряной свадьбы 3 месяца. Ему было всего 52 года, я уже была замужем, старшему ребенку был год. Папа был разносторонне развитым, образованным человеком, интересующимся и неустанно постигающим что-то новое. Он организовал оркестр, потом квартет, при этом еще в 1970-е годы занимался йогой. Утром, уходя в школу, я иногда натыкалась на него в столовой, лежащего в позе лотоса или льва. На спор он учил иностранные языки.

Традиционно считается, что девочки подсознательно ищут в своем муже черты отца. Владимир Теодорович похож на твоего папу? 

Абсолютно не похож! Близки, наверное, только два качества: музыкальная одаренность (но Владимир Теодорович как солирующий скрипач обладает намного большим даром) и мужская душевная щедрость. А по характеру они совсем разные. Мой папа мог сам сконструировать и сделать стол, шкаф, раздвижные двери, когда их еще не существовало, закатать консервы. Владимир Теодорович не может вкрутить лампочку и забить гвоздь, чтобы повесить картину.

Москва… Тебя взяли в ГИТИС, руководителем курса был Иосиф Михайлович Туманов. Ты стала звездой курса? Как ты себя ощущала?

Нет, я никогда не была звездой курса! Он меня очень любил, он почему-то только мне и еще Алле Сигаловой, с которой мы вместе учились, позволял сниматься. И со второго курса у меня уже начались съемки в кино. Я сыграла единственную женщину, героиню армянского эпоса, Ануш, все остальные герои были мужчины. Это была знаковая роль, но она сыграла и злую шутку. Не так давно я ездила в Ереван, ко мне подошел здоровенный дядька с седой бородой и говорит: «Я так плакал, когда вы умирали в конце. Мне было семь лет». Я думаю: «Боже мой! А мне было 20!».

После этого мне предлагали только роли деревенских девочек с косой.

Я так понимаю, что из-за твоих киноролей у тебя ничего не было на выпуске?

Нет, не из-за этого. Тогда, как я говорю, желтой прессы не было, а я уже была. Где-то в конце 3 курса у меня начался роман со знаменитым музыкантом Владимиром Спиваковым, который не был женат, но, тем не менее, многим это пришлось не по душе. Меня лишили практически всех ролей, пытались привлечь на комсомольские собрания.

Меня спас Кама Гинкас. При распределении ролей в спектакле «Блондинка» последней в списке была «старая подслеповатая женщина». Я сразу поняла, что это буду я. У меня было две реплики: «Читай-читай» и «Читай дальше». Но он придумал, что я все время должна маячить на сцене и еще в начале играть Баха на рояле.

А Владимир Теодорович тогда дружил с Георгием Александровичем Товстоноговым, Сергеем Юрским, и они приходили на этот спектакль, а там я в единственном составе брожу по сцене с этим «читай-читай». Мне было ужасно стыдно!

Владимир Спиваков знакомил тебя со всеми этими великими людьми. Как ты себя чувствовала, попадая на этот «олимп»?

Общение с ними оставляло замечательные чувства, а вот от себя самой впечатление было чудовищным, мне хотелось просто раствориться. Но потом мы поженились, у нас родилась дочка, и у меня больше не возникало вопросов о моем статусе. Другое дело, что помимо свежести, молодости и красоты надо было понимать, рядом с кем ты, что нужно, чтобы стать необходимой, интересной.

Вы вместе выходили в консерваторию…

Никогда не ходили вместе в консерваторию, только один раз на концерт Владимира Самойловича Горовица. Обычно Владимир Теодорович был на сцене, а я перед началом концерта тихо проползала в зал и чувствовала, как превращаюсь в решето, потому что на меня все смотрят. Это было довольно непросто, потому что я не чувствовала себя уверенно.

А что тебе дало эту уверенность?

Во-первых, годы рядом. Во-вторых, его взгляд на меня. Если в начале он просто был влюблен в молодую девочку, которая родила ему дочерей, то потом ему стало интересно со мной общаться, стало нужно со мной советоваться. Видимо, он почувствовал, что я понимаю его, понимаю, чем он занят. В каком-то интервью его спросили, что он во мне особенно ценит, и он ответил: «Она умеет оставлять меня в одиночестве». Я и сейчас не очень уверенна, но с годами отношения меняются.

В начале 90-х оркестр «Виртуозы Москвы» уехал в Испанию по приглашению принца Астурийского, нынешнего короля Фелипе. Я знаю, что ты не была счастлива в Испании.

Нет, не была. Я понимала, что Володе было важно сохранить оркестр. В это время «Виртуозы» часто выезжали на Запад, это был оркестр аристократов, им везде была выстелена красная дорожка. И главное — они поняли свой музыкальный уровень и стали уезжать поодиночке, сразу поступая в оркестры за границей. Спиваков стал терять главных игроков и очень переживал. И вдруг появилась беспрецедентная возможность вывезти оркестр целиком вместе с семьями. Все ликовали! А я так любила Москву, своих друзей, свою квартиру в Брюсовом переулке. Для меня жизнь очень изменилась. Из положительного — я выучила испанский язык.

Пролистнем несколько страниц. Программа «Сати» на Первом канале телевидения.

Программа «Сати» началась в 2001 году. Она была задумана благодаря Виталию Яковлевичу Вульфу. Если мы говорили о личной жизни персонажей, то только с точки зрения вкусов, артистических пристрастий и того, из чего личность сформировалась. Это было начало освоения этого жанра, такое путешествие дилетантов, потому что само телевидение было еще молодое.

Есть ли у тебя собственное средство выхода из трудных ситуаций, несчастья, даже отчаяния?

Моя формула — собраться и работать, этому я научилась у своего мужа. Когда у него случались горчайшие разочарования в друзьях или умирали близкие, единственное, что он делал, — работал, даже не оставляя себе времени на горе.

Ты была инициатором выставки Кристиана Диора в ГМИИ имени Пушкина.

Да, Ирина Александровна Антонова, которой недавно исполнилось 96 лет, — это потрясающий характер, ум, память. Как-то Ирина Александровна назначила мне встречу у нее в кабинете в 9 утра, при этом она рано утром прилетела из Амстердама, и когда я пришла, она уже была с прической, в жемчуге и кого-то распекала. Чтобы начать разговор, я спросила ее: «Ирина Александровна, устали?». Она посмотрела на меня испепеляющим взглядом и ответила: «Я никогда не устаю. Что там у вас, давайте!». Она прекрасный профессионал и всегда понимала пользу, которую можно принести музею.

Знакомство с высокой модой, людьми из мира моды чему-то тебя научило?

Люди, которые создают моду, имена которых останутся, — это большие художники. В моем сердце навсегда Аззедин Алайа, тунисский дизайнер, который рано начал, шил еще для Греты Гарбо. Это была моя вторая семья, второй отец. Мода проходит, а стиль остается, и то, что он делал, — безупречно. Он меня научил, что не надо увлекаться консюмеризмом и накопительством, надо создавать свой образ.

Ты как-то сказала, что своих дочерей воспитывала совсем не так, как твоя мама — тебя. А в чем была разница?

Не могу сказать, что меня воспитывали в строгости, но — наверное, это такая армянская культура воспитания — девочке никогда не говорили, что она красивая. Всегда говорили, что еще рано завивать волосы, красить ногти, носить каблуки. При том, что обе мои бабушки меня баловали.

Я считаю, что девочке надо обязательно говорить, что она хорошенькая, стараться понять, чего она хочет. Девочки, мне кажется, всегда более неуверенны и в то же время сильнее, чем мальчики. Может быть, я ошибаюсь, потому что у меня никогда не было сына. Но эта сила, которая накладывается на неуверенность, создает зажим, через который потом очень сложно проходить.

Я никогда не была мамой-наседкой, которая проверяет домашние задания: считаю, что если человек способен пойти в школу, он сам может разобраться. И мы с Владимиром Теодоровичем никогда не давили на детей с выбором своих занятий.

Меня поразила ваша младшая дочь, джазовая певица с необыкновенным голосом, не похожая ни на кого из русской эстрады, совершенно свободная.

Да, она сама выбрала этот путь, нашла школу Беркли в Бостоне, сама поступила, сама решила, что ей хватит двух лет (я не смогла ее уговорить остаться на третий), пишет песни, выбрала себе псевдоним, чтобы никто не знал, чья она дочь. В интервью говорит, что она французская певица с русско-армянскими корнями.

Мы подошли к теме актерства. У тебя 4 спектакля…

Несмотря на «долгое» телевидение, «пепел Клааса стучал в моем сердце»: я даже не мечтала, но мне иногда снилось, что я играю. Просыпалась и думала: неужели я никогда не попробую снова походить по сцене? Как-то ко мне на программу «Нескучная классика» приходил Роман Виктюк, я ему поплакалась в жилетку, он проникся, и получился спектакль «Нежность» по новелле Барбюса. И мы его до сих пор довольно успешно играем. Это сложная вещь, потому что там очень мало слов, но много чувств, много нежности.

Столько всего происходит в твоей жизни, а остается ли время и пространство души для мужа?

Конечно! Что значит пространство? Он у меня в душе. Мы всегда на связи, не было ни дня, чтобы мы несколько раз не созвонились, даже если он уезжает.

Ты как-то сказала, что не хотела бы быть стареющей женой дирижера…

Как я люблю, когда журналисты вытаскивают из контекста одну фразу, и потом все ее повторяют. Я так сказала, потому что за время моей супружеской жизни у меня были перед глазами примеры такого подвижнического служения, когда жена полностью отдает себя делу мужа. Это великие, жертвенные женщины, а может быть, в их жизни не было такой сильной профессиональной мотивации, а может быть, муж до старости был таким мужем-мальчиком, который нуждался во всем. Владимир Теодорович, который очень нуждается в заботе, все-таки человек самостоятельный, в том числе в принятии решений. Я видела, что эти женщины у меня на глазах превращаются в карикатуру, и мне становилось страшно. Я всегда вспоминала своего папу, который говорил, что женщина должна работать, если у нее есть призвание. Я считаю, что сейчас наступило время, когда я могу сделать что-то еще.

Сейчас наступило время вопросов зрителей.

Сати, спасибо за интересный рассказ! Мы находимся в стенах музея, где в прошлом году проходила выставка вашей художественной коллекции. Наверняка все замечают, что женские портреты в этой коллекции очень похожи на вас. 

Один.

Мне показалось, что многие. Один внешними чертами, а остальные взглядом и чем-то еще неуловимым. Скажите, пожалуйста, вы подбираете эти работы вместе, или вы присутствуете незримо, как муза, и они уже притягиваются такие, похожие на вас?

Спасибо вам за вопрос. Наша коллекция стала собираться с первых лет нашей супружеской жизни, мы оба очень ее любим, находим в этом отдушину. Владимир Теодорович был тем человеком, который во многом меня сформировал, благодаря ему я узнала живопись. Я всегда ее любила, но нельзя сказать, что разбиралась. А он снайпер в этом смысле и иногда поражает даже галеристов и коллекционеров: сразу видит, где висит Фешин, Волошин. Он это любит и знает, в юности сам занимался живописью. Может быть, всего пару раз меня смутил его выбор, но никогда не было такого, чтобы наши вкусы не совпадали. Иногда я его удивляла своими находками, но они никогда не сравнятся с тем, что находил он. А что касается женских портретов, я признаюсь, что мне не нравятся портреты на стенах, мне все время кажется, что за мной кто-то наблюдает. И тот единственный портрет, который я очень люблю, и, как все считают, очень на меня похож, — это жена художника Бориса Шаляпина, сына знаменитого певца, он мне не мешает. Картины ведь должны с вами разговаривать.

Сати, будучи человеком очень занятым, где вы черпаете ресурсы, когда устаете? Где вы берете вдохновение?

Вдохновение — громкое слово. Надеюсь, что я его нахожу. Говорят, вдохновение не посещает ленивых. Конечно, я черпаю вдохновение, когда прихожу на концерт мужа, особенно когда слышу что-то новое или сыгранное по-новому. Музыка приносит отдохновение даже больше, чем театр. Еще выставки. Сейчас мы так редко всей семьей собираемся, мне в этот момент вдохновение приносит встать к плите и готовить. Но только, когда собираются все, когда мы вдвоем — не очень. Море тоже приносит мне вдохновение.

Вы долго занимались организацией быта. Когда вы решили обратиться к чему-то большему, вам этого просто захотелось, мол, почему бы нет?

Нет, не «почему бы нет». Я занялась, когда поняла, что больше не могу этим не заниматься, что без этого я становлюсь пустая, неинтересная, злая, сухая и не могу ничего дать своей семье, своему мужу, своим детям, потому что сама внутри абсолютно опустошена как личность.

А как дети отнеслись к тому, что мама начала исчезать на работу?

Вы знаете, я всегда исчезала, потому что сопровождала Володю в поездках. Слава Богу, меня поддерживала моя мамочка, которая тогда была молодой и могла сидеть с детьми. И я с ним объездила весь мир как жена, а потом перестала ездить, когда перестала быть только женой. Мне хотелось, чтобы он мной гордился, чтобы дети знали, что я не просто мама и умею вкусно жарить котлеты и знаю, как гладить фрак, могу научить погладить рубашку за 7 минут и сложить, чтобы не помялось. Я не идеальная жена, я знаю гораздо более идеальных. Я вдруг поняла, что я как та кастрюля, которая стоит на огне, а крышка сама выскакивает, потому что все выкипает.

Подготовила Ольга Полуэктова

Фото Владимира Яроцкого/Сноб