Между сциллой долга и харибдой счастья

Жизнь матери проходит в балансе между двумя безднами. Имя им «долг» и «счастье». Материнский долг — это вставать по ночам и носить на руках, кормить по часам или по требованию, решение делать прививки и отдавать в садик или не делать и не отдавать, вести к врачу или не вести, отдавать на плавание или на баскетбол, зубрить английский, надевать шапку, снимать колготки, суп или макароны с сосиской, на море или на дачу, сжать зубы и терпеть, тянуть, тащить, через не могу и устала, через себя, делать спокойное лицо перед операционной, закрывать спиной, отпускать и не держать, смотреть на набитые шишки и хвалить за смелость.

Материнское счастье — это смешные портреты, теплые щеки после ночного жара, с разбегу в живот втыкается вихрастая голова и гогочет, почти села на шпагат, сделать утренний кофе для мамы наперегонки, уроки без напоминаний, вместе идти и петь, смотреть фильмы и смеяться, перебирать волосы, плести венки, кружиться, пока не упадешь, на великах наперегонки, на коньках у бортика, а потом оторвать руки, быть вместе, радоваться, нежничать, дуть в пушок на голове.

Обе эти бездны полны чудовищ. Чудовища живут в тени и ждут неловкого шага, чтобы наброситься.

Я, например, очень люблю, чтобы все шло по плану. Просчитываю шаги, планирую свою жизнь, работу, творчество, меню на неделю. И вот посреди этой симфонии рационализма бабахает «не хочу-не буду». Бессмысленное и беспощадное. С лицом свободы, ведущей народ, очередной мой ребенок вползает на баррикады здравого смысла. «Я дерусь, потому что дерусь!» — восклицает этот гасконец, плащ развевается за его плечами, у ног — город. Ждет, кому бы покориться, ага.

Сквозь багровую пелену ярости наблюдать этот триумф свободы и демократии нет никакой возможности. Распланированный день рушится как лего-башня. Мою человеческую оболочку разрывает внутренний дракон. «Ховайся, братцы», — шепчу я холодными губами. Долг зовет.

Скажите мне, что с вами этого не происходило. Что ваши дети не разрушали вашу жизнь, внезапно превращаясь в маленьких диверсантов. И что вы совершенно не гневались, не повышали голос, а спокойно, как и положено продвинутой матери, объясняли, в чем отпрыск не прав. Отпрыск внимал и немедленно прекращал. Люблю легенды и мифы, с удовольствием слушаю в любое время суток.

Еще я очень люблю, чтобы все мирно общались. Вежливо. Чтобы конфликты были поводом поговорить, словить парочку катарсисов и личностно вырасти. Дети способны устроить битву на разрушенной баррикаде. За обломки баррикад и остатки сожженных покрышек. Склока за право нажать кнопку в лифте, ссора за право открыть машину, подсчеты, кто сколько съел печенья. Милейший пикник превращается в филиал чистилища, стоит случайно похвалить одного ребенка за удачный удар по мячу. Воронка инферно поглощает нас безвозвратно. Кажется, что все усилия по созданию Атмосферы были зря, что все мои силы уходят в песок, что все, все тлен и безысходность. Нет счастья, сплошь обман.

Так и живем между сциллой долга, разума и порядка и харибдой иллюзорного счастья. Разрываемся от усталости, тянем лямку родительской любви. Взрыкиваем от напряжения, ждем очередного облома со своими ожиданиями и надеждами. Что характерно, обломы следуют по расписанию.

Как у любой настоящей матери, у меня редко выпадает время, чтобы сесть и подумать, как я вообще дошла до жизни такой. То дедлайны, то съемки, то ужин приготовить, то на кружок опаздываем, выпускной из детсада, контрольная, выучить стихи, помыть машину, заплатить за то, купить это, снова готовить, разобрать носки, работа, учеба, съемки, школа, садик, художка и так далее и тому подобное. Живу как живется, пытаюсь урвать моменты в реке времени. А тут внезапно выпало три недели наедине с детьми. На курорте.

Ну как выпало. Это вообще-то повинность и обуза — таскаться в мае по югам. Потому что ребенок-поллинозник — это не только кашель и сопли, но и расходы на ежегодный побег от берез. Материнский долг не велит кормить антигистаминным, а велит обеспечивать инсоляцию. Материнское счастье что-то мямлит про морько и фрукты. А ты, значит, пока они там заключают союзные договора, садись за руль и езжай в Сочи с тремя детьми.

Надо признаться, что год выдался для меня нелегким. Скорее даже тяжелым. Я устала. Устала настолько, что плюнула на все, врубила музыку, установила очередность по нажатию кнопок в лифте, то есть сидению на переднем пассажирском сиденье, и покатила. И катилась, катилась до самого Сочи, но и там продолжила катиться, только на велосипеде. И пока я катилась, с меня шелухой слетели и долг, и счастье, остались только скорость и ветер. Дракон моей ярости воспарил в поднебесье, сцилла долга захлебнулась лаем, харибда счастья подавилась водоворотом. Разум мой опустел, пронизанный музыкой и тысячами километрами дороги, цветущими садами Кубани и распаханными полями Черноземья, расчерченный горами Кавказа и промытый великими равнинными реками.

Посреди этой пустоты рядом со мной оказались трое людей, настоящих, живых, очень энергичных и деятельных, любопытных и жадных до нового. И мы пошли в горы. Мы таскались по каньонам, ущельям, переходили речки вброд и лазили по скалам, ели бутерброды у дольменов и прятались в менгирах, искали петроглифы и считали водопады. Мы любовались видом с разрушенных крепостей, взбирались на деревья, фотографировали и пели песни.

А потом поехали домой. Выпускной из садика, школа, кружки, стирка, готовка, съемки, дедлайны.

Дракон моей ярости отзывается на свист, сцилла режима знает команду «апорт», а харибду мимишности рассматривать можно просто для удовольствия. Я приручила моих чудовищ из бездны материнства там, в горах. Оказывается, нужно было просто перестать с ними бороться. Потому что они — это я. Смотрят моими глазами, подмигивают расшалившимся детишкам чешуйчатым веком, рычат на шесть голосов, плещут водоворотом умиления. Отступают по первому требованию вглубь, давая дорогу настоящему, неиллюзорному. Счастью? Нет, чему-то большему.

Любви.

Фото из личного архива автора