Античная скульптура: на пути к душе

Сегодня мне хотелось бы поднять тему, которая, по опыту, вызывает иногда непростую и далеко неоднозначную реакцию – поговорить об античной скульптуре, а конкретнее – об изображении в ней человеческого тела.

Попытки познакомить детей с древней скульптурой наталкиваются подчас на непредвиденную сложность, когда родители просто не решаются показывать ребёнку обнажённые статуи, считая подобные изображения чуть ли не порнографией. Не берусь утверждать универсальность метода, но в моём детстве такая проблема даже не возникала, ибо – спасибо моей мудрой мамочке – прекрасное издание легенд и мифов Древней Греции Куна, обильно иллюстрированное фотографиями работ античных мастеров, появилось в моей жизни лет в пять-шесть, то есть задолго до того, как девочку начали интересовать всякие специфические вопросы пола.

Так борьба олимпийцев с титанами и подвиги Геракла улеглись в голове где-то на одной полочке со Снежной королевой и дикими лебедями и запомнились не только как причудливые истории, но сразу обрели зрительное воплощение, оказались привязаны — может быть, на тот момент не вполне осознанно — к конкретным позам, жестам, лицам – человеческой пластике и мимике. При этом на все возникшие было детские вопросы мама тут же нашла простые и понятные ответы – о том, что, во-первых, в Древней Греции было жарко, а, во-вторых, статуи – не люди и теперь им совсем не холодно.

Что же до вопросов взрослых, то нужно иметь в виду, что та идея о разделении человека на душу и тело, которая в христианской антропологии привела, в конце концов, к идее подчинённости тела душе (а ещё позже, в некоторых протестантских ответвлениях и вовсе – к жёсткому табуированию телесного), впервые была чётко сформулирована, пожалуй, лишь у Платона. А перед тем греки как минимум несколько веков доходили до мысли о том, что душа есть не просто дух, дыхание, но нечто индивидуально-личное и, так сказать, «стационарное», очень постепенно продвигаясь от понятия θυμός  к понятию  ψυχή. Таким образом, особенно с тех пор, как боги стали антропоморфными, у греческих мастеров просто не было иного способа поведать о разных сторонах жизни, кроме как изображая человеческое тело.

Итак, значительная часть греческой скульптуры – это иллюстрации к мифам, которые в древности были не просто «сказками о богах», но и средством передачи важнейшей информации об устройстве мира, жизненных устоях, должном и недолжном. То есть, подобные «3D-иллюстрации» были для древних людей куда важнее, чем для меня в детстве. Однако, пожалуй, куда существеннее, чем понимание мифов, для нас оказывается другая возможность, которую предоставляла греческая скульптура своим создателям, – изучить и познать самого человека. И если основными персонажами первобытного искусства были разнообразные звери, то со времён палеолита и на протяжении всей античности таковым, несомненно, становится человек.

Все усилия художников этого немаленького по времени периода оказываются направлены сначала на то, чтобы уловить и передать самые общие анатомические особенности строения человеческого тела, а затем и более сложные динамические его проявления – движения, жесты, мимику. Так европейское искусство начало свой долгий путь от грубых и лишь отдалённо человекоподобных «палеолитических венер» к совершенным в пропорциях работам Мирона, а от них – далее;  путь, который условно можно было бы назвать дорогой к человеку, – сначала к его телу, а потом и к душе – правда, пока ещё в психологическом смысле этого слова. Пройдём же по некоторым его этапам и мы.

Палеолитические венеры. Около 30 тыс. лет назад

Самыми первыми человекообразными изображениями в Европе, как уже говорилось выше, были «палеолитические венеры» — крошечные фигурки из бивней мамонта или мягких пород камня. Особенности их изображения – практически полное отсутствие рук, а иногда даже ног и головы, гипертрофированная средняя часть туловища – позволяют предположить, что перед нами пока, скорее всего, даже и не изображение человеческого тела в полной мере, а лишь попытка передать одну из его функций – детородную. Связь «венер» именно с культом плодородия предполагает абсолютное большинство исследователей; нам же они нужны лишь в качестве отправной точки нашего путешествия.

Следующей остановкой в нём будут куросы и коры (букв. – юноши и девушки) —  человеческие изображения, высекавшиеся в античных полисах в VII-VI столетиях до н.э.

Курос, архаическая улыбка. Курос и кора

Как видим, подобные статуи, использовавшиеся, например, в качестве памятников знаменитым атлетам, облик человеческого тела передают уже гораздо более подробно, однако и они являются своего рода «схемой человека». Так, например, все многочисленные куросы по какой-то необъяснимой причине стоят в одной и той же позе – прижав руки в туловищу, выдвинув вперёд левую ногу; самые последние подозрения в портретности окончательно развеиваются при взгляде на их лица – с одинаково отсутствующим выражением и губами, растянутыми в жутковатую – т.н. архаическую – улыбку.

Следующая остановка. V в. до н.э., греческая архаика. Скульптуры Мирона и Поликлета, поражающие зрителя совершенством пропорций.

Мирон. Дискобол 455 г.до н.э., Поликлет. Дорифор (копьеносец)(450-440 гг. до н.э.) и Раненая амазонка (430 гг. до н.э.)

Неужели, спросите вы, и это – опять схема? И, представьте себе, ответ будет утвердительным. Доказательств тому у нас имеется, как минимум, два. Во-первых, до нашего времени дошли отрывки т.н. «Канона Поликлета». В этом математическом трактате скульптор, бывший последователем течения пифагорейцев, пытался вычислить идеальные пропорции мужского тела. Иллюстрацией подобных расчётов, по-видимому, и стала впоследствии статуя. А вторым доказательством будет…обширная греческая литература того времени. Из неё мы можем почерпнуть, например, следующие строчки Сапфо:

Тот, кто прекрасен, — добр.

А тот, кто добр, — скоро станет прекрасным.

Более того, среди всех героев «Илиады» Гомера беспрекословно вступать в бесконечную войну, на которую гонят героев боги, отказывается один лишь «празднословный» Терсит. Автор не жалеет чёрной краски для этого персонажа, который возмущает армию своими речами и ненавидит буквально всех; но тот же Терсит совсем не случайно оказывается по воле автора жутким уродом:

Муж безобразнейший, он меж данаев пришел к Илиону;
Был косоглаз, хромоног; совершенно горбатые сзади
Плечи на персях сходились; глава у него подымалась
Вверх острием, и была лишь редким усеяна пухом.

Таким образом, можно сказать, что греки архаического периода были сторонниками идеи о том, что красота внешняя является непременным проявлением внутренней красоты и гармонии, а, следовательно, скрупулёзно вычисляя параметры идеального человеческого тела, пытались изобразить, ни много ни мало, совершенную душу, настолько совершенную, что она даже кажется неживой.

И правда, ответьте мне всего лишь на один простой вопрос: куда улетит в следующий момент диск, брошенный дискоболом? Чем дольше вы будете смотреть на статую, тем яснее поймёте, что диск не будет брошен никуда, ведь положение отведённой руки спортсмена вовсе не предполагает замах на бросок, мышцы его груди не выдают какого-то особого напряжения, лицо – совершенно спокойно; более того, изображённое положение ног не позволяет сделать не то что необходимого для броска прыжка с разворотом, но даже – простого шага. То есть получается, что дискобол, несмотря на кажущуюся сложность его позы, абсолютно статичен, совершенен, мёртв. Как и раненая амазонка, в своих страданиях изящно опёршаяся на столь вовремя возникшую рядом капитель.

Наконец, IV в. до н.э. вносит в греческую скульптуру новые настроения. В это время греческие полисы переживают упадок – можно считать, что маленькая вселенная античного человека постепенно заканчивает своё существование. Греческая философия решительно обращается к поискам новых основ человеческого счастья, предлагая на выбор киникизм Антисфена или гедонизм Аристиппа; так или иначе, но отныне с проблемами глубинного смысла своей жизни человек вынужден будет разбираться сам. Тот же отдельный человеческий характер выходит на первый план и в скульптуре, в которой впервые появляется и осмысленная мимика, и реальное движение.

Лисипп Отдыхающий Гермес IV век до н.э., Менада Скопаса, 4 в. до н.э., Артемида из Габий 345 г. до н.э.

Боль и напряжение выражены в позе Менады Скопаса, а её лицо с широко открытыми глазами обращено к небу. Задумавшись, изящным и привычным жестом застёгивает фибулу на плече Артемида из Габий Праксителя. Отдыхающий Гермес Лисиппа также явно пребывает в глубокой задумчивости, и излишне удлинённые, совсем неклассические пропорции его тела делают фигуру лёгкой, придавая определённую динамику даже этой почти статичной позе. Кажется, ещё немного, и юноша примет какое-то важное решение и побежит дальше. Так, впервые сквозь очертания прекрасных мраморных и бронзовых тел начинает проглядывать душа.

Кстати, большинство рассмотренных нами сегодня статуй обнажены. Но разве это кто-то заметил?