Заседание десятое. Сказка о Терпеливом Мушкетёре.

Жила-была на свете семья мушкетёров. Папа мушкетёр, мама мушкетёр, бабушка с дедушкой – все в ней были мушкетёры. И их папы с мамами и дедушки с бабушками тоже были мушкетёрами — и так до седьмого колена. Хранилось в семье предание, будто бы род их к самому д’Артаньяну восходит. Точно никто не знал, но это в конце концов и неважно, потому что даже если и не было в роду д’Артаньянов раньше, то потом вполне могут появиться.

И вот, родился в семье мушкетёров маленький мушкетёрчик. Обрадовались все, что, во-первых, родился, а во-вторых, что мушкетёрчик, а не мушкетёрочка. Потому что втайне все надеялись явить миру нового д’Артаньяна, и таким образом войти в Скрижали Истории, а д’Артаньянов-девочек, как известно, не бывает.

Что мушкетёра мушкетёром делает? Шпага, конечно. Во всех уважающих себя мушкетёрских семьях шпаги на стенках висели. У кого старинные, прадедовские, у кого новые, но это в конце концов и неважно, ибо что старая, что новая – а всё равно шпага, символ чести и непобедимости.

Поэтому и оказывали шпагам всяческий почёт. Пыль аккуратно с ножен стирали, клинки время от времени от ржавчины очищали да маслом смазывали. А со стены снимали только в самых важных случаях. Ну вот, например, как рождение маленького мушкетёрчика. Возложили на младенчика шпагу по обычаю, чтобы настоящим мушкетёром рос, а там, возможно, и в ознаменование будущих подвигов.

Вот и стал расти мушкетёрчик как положено. Сначала про мушкетёрские подвиги ему на словах рассказывали, устройство шпаги объясняли подробно, в книжках картинки показывали. Потом он и сам читать научился. И первым делом, разумеется, «Трёх мушкетёров» прочёл. А как прочёл, спросил:

— А когда я сам начну фехтованию обучаться?

Переполошились родичи. Стали думать – что они не так сделали. Вроде, всё правильно сынишке говорили: и что шпагу уважать надо и беречь, а стало быть, какое может быть фехтование? Это же, получается, что ею махать придётся, а тут какое уж уважение… Не говоря уже, что шпага – не игрушка, оружие, ею и убить недолго.

— А вот д’Артаньян же фехтовал! — удивился в ответ мушкетёрчик.

Родственники ещё больше испугались. Вроде же говорили они не раз, что то д’Артаньян, он великий был, ему можно, а мы нынче только уважать его подвиги можем, а если сами как он захотим, то это, опять же, наглость кощунственная.

— А тогда зачем мне про него читать? – спросил мушкетёрчик.

Загалдели родичи наперебой, что читать надобно непременно – чтобы понять, какой он великий был и какие дивные дела творил шпагою, но понять сие надо единственно для того, чтобы уразуметь собственное своё недостоинство и немощь.

— Что-то я ничего не понимаю, – вздохнул мушкетёрчик. – Ну ладно, наверно, это мне в школе объяснят…

В семь лет всех мушкетёрчиков отдавали в мушкетёрскую школу. Вот и наш, наконец, надел ранец с учебниками по теории фехтования, торжественно пластмассовую шпажку на пояс прицепил и отправился в класс.

В первом классе мушкетёрчики проходили то, что уже и дома выучили. Во втором классе французский язык учили, потому что это язык мушкетёров. В третьем классе учитель потихоньку начал их за ошибки своей шпагой в бока тыкать. Шпага у учителя была настоящая, потому что он был учитель, но тупая. Но всё равно больно. Учитель не со зла это делал, а чтобы показать маленьким мушкетёрчикам, каково это – мушкетёром быть.

— Мушкетёром быть, деточки, — говорил учитель с жалостливой улыбкою (потому что сам он добрый был), — это постоянно боль терпеть. И чем дальше, тем сильнее. Вы думаете, д’Артаньяну больно не было? Ещё как было! А он терпел. И вы терпите. И так до самой смерти. Вот кто из вас научится терпеть как следует, тех имена, может быть, и занесут в Скрижали Истории. А остальные во Тьму Забвения канут.

Поёжились мушкетёрчики, синяки потирая. Тьмою Забвения их сызмальства дома за всякую провинность пугали.

В четвёртом классе ученикам ещё больше тычков доставалось, а в пятом они уже и во вкус вошли. Синяки считали и сравнивали: у кого больше и по количеству, и по размеру, тот, значит, отличник, того учитель любит и за достоинства особыми синяками отмечает. Некоторые, правда, мухлевать вздумали: понаставят сами себе дома синяков обо все углы, а потом за настоящие выдают. Одному такому однажды ученики ещё и от себя синяков за обман добавили, а учитель узнал и наказал весь класс: за весь день шпагой никого не ткнул, только качал головою.

— Эх вы! Или не поняли, что товарищ ваш – истинный мушкетёр, ибо себя не жалеет, а вы стадо завистливое.

В тот день пришёл наш мушкетёрчик домой, обо все углы по пять раз нарочно ударился, сам себя ремнём выпорол, а потом ещё и дверью семь раз прищёмился. Возрадовались родственники, таковое его усердие к мушкетёрским подвигам видя.

— Не иначе, учителем будет, — шептались между собою тётушки.

Обрадовался мушкетёрчик: уж очень ему хотелось быть хоть в чём-то как д’Артаньян. Долго думал, чего бы ещё потерпеть, и придумал наконец. Однажды вечером, все уроки по теории фехтования и устройству шпаги выучив, тайком вышел из дома и отправился туда, где пацаны с другова раёна тусовались, и были они все немушкетёры, а обычные хулиганы, дрались палками, а мушкетёров дружно презирали и дразнили слабаками и трусами.

Наш мушкетёрчик и впрямь слабенький был, как и другие, потому что ты поди-ка посиди за книжками по фехтованию по шесть часов в день! А эти и не понимают, что сила духа, она всё превозможет.

И превозмогла сила духа. Молчал мушкетёрчик, пока пацаны с другова раёна его впятером метелили, и радовался, что теперь уж точно будет он как д’Артаньян. Потом пацанам надоело, ушли, а мушкетёрчик домой пополз.

Сделался с того дня он героем, и многие подвиг его повторить хотели, да не решались. А он, едва с постели поднялся, опять в поход за синяками отправился.

Пацаны с другова раёна, увидав его, не шибко обрадовались: скучно им было такого бить, но за дело всё ж взялись… Как вдруг напал на них какой-то мальчишка, тоже с палкой, один на пятерых набросился, в пять минут всех раскидал. Убежали пацаны, пятками сверкая, а мальчишка к мушкетёрчику подошёл: тот ещё даже упасть не успел, только на коленки.

— Ты что, сдурел? – спросил мальчишка. – Ты чего сюда припёрся, если драться не умеешь?

Посмотрел на него мушкетёрчик неодобрительно.

— Ты, видно, тоже ни разу не мушкетёр, раз не понимаешь, зачем я себя бить позволяю!

— Ну да, — ответил мальчишка, — не мушкетёр я. Пока что. Вот, прибыл издалека, хочу как раз в мушкетёры поступить. Это хорошо, что я тебя встретил. Может, ты мне, за то, что я тебя выручил, расскажешь, как тут у вас в мушкетёры принимают?

Мушкетёрчик приосанился.

— Так и быть, — говорит. – Расскажу. Перво-наперво, если ты решил стать мушкетёром, должен ты иметь уважение к шпаге…

— Это я сызмальства знаю, — сказал мальчишка, плащ распахнул, а там – мама дорогая! – на настоящей перевязи настоящая шпага!

— Вот, учитель мой в дорогу подарил, — сказал мальчишка. – Уж я её берегу, смотрю, чтобы не заржавела, маслом смазываю, против дураков и хулиганов не обнажаю, с ними я и палкой справиться могу…

—  Во-вторых, потребуется тебе стяжать великое терпение, — продолжал мушкетёрчик, — потому что учат в наших школах сурово, вот, смотри, в каких я весь синяках!

Посмотрел на него мальчишка, присвистнул.

— Круто, — сказал он. – У меня таких синяков уже давно нет. А раньше и я в крапинку весь был, как кукушкино яйцо. Сколько раз в слезах с урока убегал, думал – брошу я мечту о мушкетёрстве, ну её, но учитель мне всегда говорил: потерпи, поучись ещё, у тебя к шпаге талант! Это он между уроками говорил, а на уроках снова за своё принимался: тык да тык! А ещё и орёт, что я, лентяй и бездарь, плохо защищаюсь. Всё я терпел, и оказалось – не зря: мало-помалу стало у меня получаться его атаки превозмогать. А потом и побеждать его начал. И вот, однажды сказал учитель, что сам он меня уже ничему научить не сможет, но в юности слышал он от своих наставников, что были некогда в ваших краях великие мастера шпаги. Не хотел я учителя бросать, но ослушаться не посмел. Собрался в дорогу, шёл три года и три месяца, и вот, пришёл, наконец. Ну что, с кем мне нужно будет сразиться, чтобы мушкетёром стать?

— Сразиться?!

Отшатнулся от мальчишки наш мушкетёрчик, как от прокажённого. Стало ему всё ясней ясного. Не простой это был мальчишка, а сам Гвардеец Кардинала, враг рода мушкетёрского искушать его явился. Бросился мушкетёрчик наутёк, даже очки потерял. И бежал до самого дома, аж целый километр, и на пороге почти бездыханным рухнул.

Подобрали его родичи, в  чувство привели, а как рассказал мушкетёрчик, что с ним приключилось, сразу все его ещё пуще зауважали. И то сказать: мало что в терпении скорбей преуспел, так ему ещё и Гвардейцы Кардинала зримым образом являются сугубого искушения ради.

Разнеслись о нём слухи среди всех мушкетёрских семейств, на него даже посмотреть приходили. А в школе все учителя посовещались и решили, что мушкетёрчик сей вполне уже мушкетёрскую науку превзошёл.

А посему выдали ему, как только выздоровел, учительскую шпагу и поставили маленьких мушкетёрчиков учить. И учил их он так хорошо, что среди мушкетёрских семей едва дуэли не начались за право сыновей в его класс пристроить. Умей мушкетёры на шпагах драться – неизвестно что сталось бы, а так ничего, обошлось.

Ученики же его и сами потом великими учителями стали, все до единого. Ибо поднаторели в терпении превыше всех прочих: умел наш мушкетёрчик такие синяки оставлять, что любо-дорого. А когда скончался он в глубокой старости, плакали все мушкетёры три месяца и три дня:

— Он был истинно великий мушкетёр, прямо новый д’Артаньян!

… Вот только как этого мушкетёра звали, неизвестно: имени его Скрижали Истории не сохранили.

Интересно – почему?..

В статье использованы кадры из к/ф «Мушкетёры»