Заседание 42. А давайте, что ли, о главном…

Читайте также: Заседание 41. Чего не могут короли

Доброго вам дня, дорогие коллеги, доброй пятницы. С вами по-прежнему я, Л. Дунаева, и сегодня я наконец-то собираюсь исполнить свой служебный долг. Ибо сегодня с утра мне смутно припомнилось, что когда меня брали на должность завпятницей, предполагалось, что я буду писать о главном, то есть о мужчинах.

А я пишу о чём попало.

Но сегодня я твёрдо решила встать на путь исправления.

Вы не думайте, что раз я так долго манкировала своими обязанностями относительно тем заседаний, то это значит, будто мужчины мне неинтересны. Напротив. Я очень люблю мужчин. В основном, невысоких и толстеньких (наличие лысинки приветствуется) теноров по имени Серёжа, но высокие и стройные басы и баритоны  тоже ничего. Даже такой недостаток, как возраст до двадцати пяти мне в принципе не мешает: главное, чтобы человек был хороший.

Что такое, в моём понимании, хороший человек?

Ну, прежде всего это человек, которому я очень нра… То есть я хотела сказать, что это прежде всего человек честный во всех отношениях. Ну то есть, я ему очень нравлюсь, но он женат, и поэтому он никогда не проявит своих чувств ко мне, будет хранить верность супруге и героически страдать до самой могилы… да что это со мной такое?!

Попробуем ещё раз. Итак. Хороший человек (в смысле, мужчина) – это честный, порядочный, основательный, серьёзный, надёжный, ответственный, хозяйственный, романтичный (но в меру), внимательный, заботливый, нежный (когда надо), но сильный (тоже когда надо), талантливый, умный, проницательный (опять же, когда надо), слегка наивный (в некоторых других случаях), трезвомыслящий, но не лишённый некоей толики идеализма, мужественный, но ранимый, а также благородный, верный, однолюб и без вредных привычек.

… Большая просьба: если вы вдруг такого встретите, ни в коем случае не сообщайте мне ни по телефону, ни на мыло, ни в комментах. Во-первых, за одним из таких я замужем. Однако где-то в глубине души, как и многие, испытываю страсть к коллекционированию редких и красивых людей, вещей и понятий. Так что – не надо. Я и без этого умудряюсь регулярно находить искушения на свою… голову.

Голову, девочки, именно голову. Ибо воспитание категорически не позволяет искать приключений на некоторые другие части организма.

Меня воспитывала бабушка, мамина мама. Потому что в те времена мамы могли воспитывать своих детей только первые полгода, а дальше им нужно было выходить на работу. Не уверена, что меня это радовало. Бабушку я не любила. С самого ползункового возраста (помню я себя до безобразия рано) мне было физически, до тошноты противно всё то, что многие мамы и бабушки любят проделывать со своими детьми/внуками-младенцами: жомкать, словно я не человек, а надувной пупс, сюсюкать, как будто я не понимаю нормальных слов, и смачно обцеловывать с головы до пяток. А бабушка, напротив, чрезвычайно любила проделывать со мной всё вышеуказанное, и мой протестующий рёв, от которого, по словам очевидцев, трескалась штукатурка у соседей, никак не мог служить препятствием для удовлетворения её страсти.

Возможно, из-за этого я выросла ужасной недотрогой – в прямом смысле. Прикосновения с целью ласки, пожалуй, неприятны мне и до сих пор – практически от всех родных, если не считать мужа: к нему я привыкла. Уж не знаю, хорошо это или плохо для меня лично, но многие обижаются, когда я уклоняюсь от родственных объятий и поцелуев.

Но кое в чём бабушка оказала мне услугу совершенно неоценимую. Ещё до того, как мои воспоминания стали последовательными и отчётливыми, я каким-то образом знала, что «девочка должна быть скромной. С нескромными девочками мальчики целуются, а женятся на скромных. Впервые поцеловаться девочка может только когда ей сделали предложение. Муж бывает один и на всю жизнь».

В те поры меня всё это, мягко говоря, не интересовало, однако уже сидело в памяти так крепко, как будто мне начали говорить это с самого момента моего появления в этом интересном, хотя и не всегда простом мире. Бабушка не была верующей, просто её мама родилась и выросла в те времена, когда девушке или замужней женщине, не соблюдшей свою честь, лучше было утопиться или бежать из деревни куда глаза глядят.

Сама бабушка пронесла эти заветы через всю свою жизнь: она вышла замуж девственницей и состарилась со своим единственным мужем, и доживает век памятью только о нём. Возможно, поэтому слово её было крепко, как заклинание.

Впервые влюбилась я в пятнадцать лет, и любовь моя была несчастной, ибо возлюбленный мой, оперный тенор, бывший на целую вечность (лет на десять) старше меня, понимал, что ему светит за совращение несовершеннолетней.

Следующий возлюбленный был француз, прекрасный как Аполлон, да ещё и танцовщик, глядя на которого другие танцовщики задумчиво бормотали «чтоб я так жил, как он танцует!» За две недели нашего общения я так и не смогла преодолеть языковой барьер, хотя мы оба сносно знали итальянский. Но на меня при виде него нападал такой ступор, что я и русские-то слова припоминала с трудом. Кажется, он всё-таки обратил на меня внимание… впрочем, не поручусь.

Третья любовь уже вполне могла бы «состояться»: тому мужчине, если слегка перефразировать Визбора, «по разным известным причинам все девушки были хороши». На тот момент я, впрочем, не знала этих подробностей. Их я узнала позже, когда любовь у него состоялась с моей одногруппницей (та мне всё рассказала, и моя страсть бесследно испарилась, ибо идеал оказался — моего собственного сочинения).

Та девушка была уже давно не девушка в свои семнадцать, а я в свои девятнадцать в ответ на поползновения «предмета» поцеловать меня в подъезде сбежала оттуда сломя голову.

Отчасти потому что мне стало физически противно, отчасти – потому что никакого предложения замуж предварительно сделано не было. «Предмет» всю жизнь искренне и глубоко (о, я не шучу!) любил свою к тому времени уже покойную жену. Однако не считал зазорным флиртовать со всеми желающими. Его жизненное кредо я помню до сих пор: «У человека должна быть одна Великая Любовь… и много-много маленьких».

Сознательный приход в Церковь в семнадцать лет, конечно, укрепил заложенные бабушкой основы. И пока мои сверстницы вовсю экспериментировали с противоположным полом, я предавалась толкинизму, и если как-то и контактировала с мальчиками, то только на эльфятниках, сражаясь с ними на деревянных мечах.

(В этом месте мой психоаналитик многозначительно хмыкнул.)

И не стоит думать, будто бы моя холодность и неприятие физического контакта проистекали оттого, что я якобы «ещё не встретила свою настоящую любовь». Сейчас, после почти двенадцати лет замужества, я бы не взялась вот  так сходу ставить на одну любовь штамп «настоящая», а на другую – «пиратская копия». Нет, ну вот честно. Моя любовь с мужем по всем условиям вполне соответствует категории «настоящая». Обстоятельства знакомства складывались достаточно отчётливо, однако, когда настал момент первого поцелуя, я закрыла глаза не от нежности. Я терпела. Мне было мокро, странно и неприятно. Приятно стало много позже – от регулярных тренировок.

А вот потом, девочки, началось.

Моя бабушка забыла рассказать мне об одной маленькой детали. Впрочем, она, похоже, о ней и не догадывалась. А именно она не догадывалась о том, что счастливый брак с любимым человеком не является стопроцентной гарантией того, что твоё сердце навсегда и бесповоротно пребудет в этой любви, и твои глаза никогда больше не захотят взглянуть ни на какого другого мужчину.

Допустим, первые лет семь у меня так и было. Если не считать, что я последовательно влюблялась сначала в моих собственных Ооле Каллистэ Первого и Каарела Томмсааре, а потом года на три отчаянно втюрилась в брутального профессора Мамы Ро. Я так и не знаю – считать их или нет. Ежели по большому аскетическому счёту, то, конечно, считать, а если по житейски, то, разумеется, считать там нечего.

А потом со мной случился тенор Серёжа, молодой студент-солист из нашего театра. При виде него я бледнела, краснела, заикалась и вела себя как школьница, при этом отчаянно страдая по причине «я же для него старуха!».

Через год со мной случился ещё один тенор Серёжа. Тоже студент. На хореографии нам ставили дуэтный танец. Академический – насколько мы оба, не являющиеся профессиональными танцовщиками, могли потянуть. Все объятия и поддержки – в строгих рамках классики. И всё же, и всё же. Я никогда не обнималась с таким молодым парнем! Я и не знала, как это, оказывается, классно! Когда мне самой было двадцать, я увлекалась седыми профессорами и не обращала внимания на сверстников, страдающих по моему поводу.

Симпатия наша была взаимной, и неизвестно, помогли бы мне бабушкины мантры на этот раз. Вполне возможно, что уже и не помогли бы. Но Серёжу внезапно забрали в армию. Прямо из общаги. Я горько, но выдохнула. А потом…

А потом я узнала, что бабушка говорила неправду. Она не была для дедушки единственной любимой женщиной. Красавец военный, взяв за себя деревенскую девчонку, окончившую восемь классов, запретил ей учиться дальше. Она, влюблённая по уши, сделалась ему домашней рабыней, а он в одной из долгих командировок не мог не встретить женщину, которая не смотрела на него снизу вверх. Он не был плохим человеком, мой покойный дед, герой Курской битвы и настоящий русский офицер. Просто когда-то он был молод  — и глуп, как бывают глупы многие молодые мужчины, даже с высшим образованием. Он сам сделал свою семейную жизнь тоскливой и пресной, но всё же, следуя долгу, остался в семье – на годы слёз, упрёков в измене и скандалов. Ведь моя бабушка смотрела на всё просто, по-деревенски. Шансов посмотреть иначе жизнь с дедом ей не дала…

А когда он умер, она сочинила эту сказку – прекрасную сказку о Настоящей Любви, которая сама по себе лекарство от всех невзгод, которую не надо хранить, ибо она сама хранит себя, которую надо лишь дождаться, и тогда уже до самой могилы не ведать искушений.

И я верила в неё много лет, потому что я вообще верю в сказки. То есть, очень хочу в них верить. Но…

Но не получается. Рано или поздно оказывается, что, если случайно содрать с Деда Мороза бороду, то под ней окажется либо папа, либо его друг дядя Женя. А если трепещущей рукой с печалью откинуть вуаль тайны, которой множество людей испокон века окутывали словосочетание «Настоящая Любовь», то под ней окажется… Что?

Мучительная, безысходная взаимозависимость незабвенных Тристана и Изольды была следствием чар и повлекла за собою множество несчастий. Беспомощная страсть бесчисленного множества женщин, обречённых на роль тени, – следствие их зависимого положения, зачастую перечеркнувшего их личность. Кто виноват? Виноваты все, кто не хочет думать головой и подчиняется страсти или волшебному «так положено» бездумно и безответственно. Да, женщины оказываются в этой роли чаще – так «исторически сложилось». Но бывает и наоборот. Навскидку – пара Тургенев/Виардо.

Каждая моя очередная Великая Любовь, как правило, указует мне на очередной штрих моего личного несовершенства. Который следует найти и устранить. А не решать, что с мужем я ошиблась по молодости, вручив руку и сердце не тому человеку «за полчаса до весны». Я знаю многих, кто думает именно так. Их жизнь, в  отличие от моей, полна приключений. Впрочем, несколько однообразных и довольно хлопотных. А про себя могу сказать одно: кто решит, будто моя жизнь, связанная бессмертной бабушкиной сказкой, скучна – непростительно неправ. Чего-чего, а уж скуки в ней как раз и нет. А вот пафосного «но я другому отдана…» или «…истекая кровью, долг борется с моей любовью» — да каждые года два! С неизменным «слава Богу, хватило мозгов не отдаться» в финале.

Надеюсь, однако, что когда-нибудь мне, наконец, это надоест. И смогу любить наших дорогих мужчин радостно и бескорыстно.

Как они того и заслуживают.