Вербальная магия «Июня»

Скажу сразу: я не то чтобы страстная поклонница Дмитрия Быкова, я просто люблю читать. Поэтому, когда редакция предложила мне написать рецензию на его новый роман, я с радостью согласилась. И ни разу не пожалела. Это качественная литература. Весьма возможно, лучший из романов Дмитрия Львовича. Во всяком случае, мне понравилось.

Это, как заявлено, экспериментальный  роман. И, судя по подавляющему большинству положительных откликов, эксперимент удался. В третьей части романа автор подробно рассказывает о действии (даже — воздействии) слова на читателя.  А я, как человек верующий и пишущий, в силу слова верю безоговорочно. Как сказал поэт:

В оный день, когда над миром новым

Бог склонял лицо свое, тогда

Солнце останавливали словом,

Словом разрушали города.

А до него: «В начале было Слово…». И потом, разве нам не было обещано, что слово способно передвигать горы? Была бы вера.

Дмитрий Быков

Итак, эта вербальная магия работает, и мы можем проверить ее силу на себе, ведь роман написан как раз по схеме одного из его героев — «безумного филолога» Крастышевского: вторая часть — половина объема первой, третья — одна треть второй, четвертая (под маской эпилога) — вчетверо меньше и содержит главный посыл.

В «Управляющем тексте» (УТ) Быкова много (слишком много) раз повторяется слово «уязвимый». Это немного режет слух — ровно до тех пор, пока не начинаешь понимать, что именно уязвимость и есть главная беда современного человека. Не про СССР 1940-го пишет автор, а про нас с вами. Обвинить и тем самым подчинить — по такой схеме работают чекисты-психоаналитики, так ведут себя в межличностных отношениях главные герои (как женщины, так и мужчины), такую же программу закладывает в свои УТ для Самого Главного Крастышевский, ровно так же действуют на нас с вами СМИ, интернет и «печатное слово». И именно эту задачу ставит себе автор романа: найти слабое (уязвимое) место, пробить броню и доказать нам, что история повторяется, а мы не учимся на своих ошибках. Мы просто плывем, подчиняясь грубой силе течения, не в силах признать правду своей уязвимости.

Сначала, читая первую часть романа о практически эротических похождениях юного студента МИФЛИ Миши Гвирцмана, я уж решила было, что это роман о полигамности (помните, мы спорили с высказыванием Быкова на эту тему на страницах портала?) — о неотвратимой полигамности мужчины и поэта, который оправданно разделяет возвышенную и почти святую любовь к прекрасной даме и животную низкую страсть к не очень разборчивой в своих связях «вдове героя».

Странные отношения любви и ненависти, плотской страсти и невозможности сближения, предательства и насилия окрашивают героя в пугающе противоречивые цвета. Каков он на самом деле? Положительный или отрицательный?  Хороший или плохой? Автор не дает ответа. Даже Валя и Лия, две антагонистические любви героя, нарисованы так, что мы остаемся в недоумении: любовь ли это? И только самая последняя строчка первой части все проясняет: дело не в любви и ненависти, правде и лжи. Дело-то на самом деле в том, что война примиряет красивое и некрасивое, доброе и злое, сиюминутное и вечное — все исчезнет перед лицом смерти.

Вторая часть (с совершенно другими героями) снова окунает нас в омут запутанных любовных отношений, но постепенно и здесь лейтмотивом становится вопрос верности и предательства. Каким бы ты ни был полигамным, жизнь сталкивает тебя с той, которую нужно защитить своей любовью — несмотря ни на что. И если ты сдаешься и отказываешься от борьбы, глаза-фонари любимой превращаются в глаза-ямы, и эта яма неизбежно засасывает и тебя. Вообще тема доносительства, растущего недоверия друг к другу, страшного одиночества человека перед лицом системы и постепенного превращения хорошего честного человека в предателя и осведомителя, к концу второй части заслоняет даже политические угрозы. И все-таки любовные беды становятся предвестниками одной глобальной катастрофы. Предчувствие войны проступает в разговорах и умолчаниях, пропитывает постепенно воздух, наполняет ум тревогой и — опять — уязвимостью. Конец второй части, его последнее предложение, заставляет неприятно вздрогнуть.

Третья часть, которую критики склонны называть сказочной, переносит нас в мир магии слова. Гениальный филолог нашел формулу Управляющего Текста, который может заставить читателя действовать так, как хочет писатель. Такое вербальное программирование. Честно говоря, я лично не вижу в этом ничего сильно сказочного. Разве такого программирования не существует? Да ладно! Целым странам вполне можно внушить, за кого голосовать, кто виноват и что делать. Так что все это, по-моему, не нужно воспринимать так уж легкомысленно фантастичным. Другое дело, что и весь остальной текст Быкова — это все-таки художественная проза, а не документальный очерк, поэтому все его герои в той или иной степени исторически недостоверны. Автор и сам это понимает, обмолвившись, что только участники тех событий могли бы рассказать правду, но они начисто лишились этой способности. При этом сами люди, герои романа, очень жизненны и цельны. Им веришь, сопереживаешь, им сочувствуешь, их понимаешь и иногда оправдываешь даже в самых сложных и запутанных ситуациях. Сцена на крыше — финал третьей части — фантастический и вселяющий трагическую надежду.

Особенно хорош короткий и яркий эпилог, пропитанный звуками и запахами утреннего леса, который примиряет нас со всеми героями неожиданно и окончательно. А также с мыслью автора, которую он пытался нам внушить все это время с помощью своего магического УТ: война спишет все. Здесь уместно вспомнить Гераклита, который называл войну (или вражду) отцом всех вещей. В этом смысле она и закономерна, и ожидаема. И если это пророчество о наступающей в современном мире войне, то мне лично очень хочется, чтобы Быков оказался плохим пророком, и война не наступила.

Потому что та наступившая в романе и пройденная уже нашим народом война — и мы это хорошо знаем и понимаем — была чудовищно страшной. Невозможно больно и трудно говорить о всех ужасах и потерях того времени, которые оправданы победой. Но знаете, что страшнее всего? Осознание того, что с уходом того самого поколения, о котором рассказывает Быков и которое вынесло эту войну, как говорится, на своих плечах, ушло из нашего сознания (или постепенно уходит) чувство гордости и победы. Мы (во всяком случае, мои ровесники, дети перестройки) все чаще испытываем боль, страх и страдание при воспоминаниях о ней. Наверное, здесь даже больше страха. Мы не хотим повторения и не чувствуем в себе сил стать победителями, случись самое страшное. Но невыносимо громко звучат сейчас голоса «зазывателей войны», которые легко кричат «можем повторить». Хочется забраться на какую-нибудь самую высокую  крышу мира и по примеру Крастышевского провещать как можно громче: цена слишком велика, люди, задумайтесь об этом!