Про принцесс

Счастие или грусть
Ничего не знать наизусть…
Сон или смертный грех —
Быть как шёлк, как пух, как мех…
Марина Цветаева 

Недавно на Матронах разразился очередной холиварчик про женское образование. Читать такие вещи даме, обладающей с точки зрения православных женщин всеми смертными грехами, а именно: любовью к джинсам, латиноамериканским танцам, учёной степенью и мыслью «ах, отчего завтраки не растут в пакетиках на деревьях», регулярно возникающей между первой и второй чашкой кофе, — бесперспективно. А потому расскажу я вам лучше про принцесс. Точнее, про княжон, царевен и цариц — в отечественном их варианте.

Судьба благоволила отечественным принцессам века этак до XIII-го. Пока разницу между православием и католичеством окончательно не осознали на Руси и в Европе, у отечественных барышень сохранялся шанс составить очень неплохую партию с принцами «заграничными по-настоящему».

Если учесть, что сведения о замужестве дочерей до нашего времени сохранились хуже, чем информация о женитьбе сыновей, можно предположить, что количество таких браков далеко превышало десяток. Хотя все почему-то помнят только Анну Ярославну.

О том, как дочь Ярослава Мудрого уехала замуж в далёкую Францию и какую ды… какое неприглядное для жизни место Франция на тот момент из себя представляла, снят даже фильм — абсолютно фантастический, но, по-моему, весьма симпатичный. И всё же достоверно о французской королеве Анне Рыжей мы знаем немногое.

Секрет того, почему её имя вообще сохранилось в исторической памяти, прост: Анна была не только французской королевой — женой Генриха I и матерью другого короля, Филиппа I. Некоторое время она ещё и правила Францией! До нашего времени дошла масса подписанных ею документов и ранняя переписка с отцом. Так что, можно сказать, благодаря образованию мы о ней и узнали.

Фреска в Софийском Соборе г. Киева, представляющая дочерей Ярослава Мудрого. Анна, предположительно, самая младшая.

Дальше на многие века железный занавес между Русью и Европой опустился. Правда, в отличие от египетских фараонов, великие князья на родных сёстрах не женились, — смиряясь с мезальянсами, находили себе в жёны дочек князей удельных. Но вот судьба великих княжон была весьма незавидна. Особенно незавидна она стала, когда уделы упразднили и удельные князья перевелись совсем.

И правда, если у какой-нибудь симпатичной боярышни все еще оставался шанс быть выбранной в царские невесты, то царские дочери были вынуждены проводить свой век взаперти, а оканчивать в монастыре. Наверное, с того времени и повелась у нас мода о женском образовании особо не заботиться. Крестьянкам оно было и так не нужно, а княжнам стало без надобности. Ведь какая разница, сколько языков ты знаешь и умеешь ли вести светскую беседу, если жизненный маршрут твой один: из терема — в монастырь.

Исключением из этого правила представляют обычно царевну Софью. Но образование своё девушка, писавшая по-польски лучше, чем по-русски (в русских письмах она иногда по привычке подставляла польские буквы), получила почти случайно — присутствуя на уроках, предназначавшихся для старших братьев.

Василий Перов Никита Пустосвят. Спор о вере. 1880-81. («прения о вере» 5 июля 1682 года в Грановитой палате в присутствии Патриарха Иоакима и царевны Софьи)

Да и всё дальнейшее, что было в её судьбе — борьба за власть, покушение на младшего брата — скорее, не следствие образования, а попытка уйти от предуготовленной судьбы. Ведь, по традиционным представлениям, любой законный брак внутри России был бы для Софьи мезальянсом. Перспектива внешнего ей не светила, единственным возможным исходом оставалась жизнь в монастыре. Впрочем, именно там свои дни Софья и окончила.

Но поговорить я, собственно, хотела не о ней, а о другой участнице тех же событий — Софьиной мачехе — Наталии Кирилловне Нарышкиной.

Судьба этой девушки была для своего времени необычна. Росла она в доме богатого родича Артемона Сергеевича Матвеева, который слыл англоманом. Правда, обучение Натальи можно было бы назвать не образованием (особенно в тогдашнем его значении, предполагавшем освоение библейских текстов да вороха сведений энциклопедического толка, абсолютно бесполезных в жизненной практике), а скорее, светским воспитанием.

Наталья Нарышкина

Атмосфера, в которой воспитывалась девушка, отличалась необыкновенной для того времени вольностью. Например, первая встреча царя Алексея Михайловича с будущей супругой состоялась… за о бедом в доме Матвеева, во время которого — о, ужас! — незамужней девице позволили сесть за один стол с посторонним мужчиной.

Конечно, потом при дворе исполнили громоздкий ритуал выборов невесты для вдового государя, но исход их был предрешён. А вот нарушения этикета в дальнейшем продолжались. Например, когда однажды при въезде в Кремль царице стало душно и она попыталась опустить слюдяное окно закрытой наглухо кареты, разразился скандал. Ведь по существовавшим тогда правилам приличия и во избежание сглаза лицо правящей государыни не должен был видеть никто.

Современники описывали царицу Наталью как даму грациозную, «темперамента добродетельного» и «нрава лёгкого». Подобная беспечность помогла ей без особых душевных потерь пережить гибель двоих братьев во времена стрелецкого бунта, а в дальнейшем все тяготы своего фактического регентства при подросшем, но никак не желающем прийти «в ум» царе сложить на третьего.

Главный же просчет Натальи, на мой взгляд, заключался вот в чем: ни Нарышкины, ни она сама толком не позаботились об образовании для сына. Допустим, в условиях Преображенского было довольно сложно приучить юношу к премудростям дворцового этикета (с которым, как мы говорили, не в ладах была и мать). Но факт остаётся фактом: болтаясь по полям и прудам, экспериментируя с оставшимся от отца ботиком и его же сломанной астролябией, Пётр вырос не слишком усердным богословом, едва умеющим писать.

В отрочестве развлечениями мальчика были «потешные полки» ‑ вскоре полем для царских игр оказались настоящие войска и корабли, губернии и народы.

И кто знает, окажись мать первого российского императора женщиной более основательной и дальновидной, не прошла бы и вся петровская реформа спокойнее — с меньшими метаниями, кровью, оставив после себя меньше дымящихся руин.

И напоследок — ещё об одной принцессе — урождённой Августе-Софии-Фредерике, оставшейся в отечественных учебниках как Екатерина Великая.

Портрет Екатерины II в русском наряде кисти неизвестного художника

Не знаю, справедлив ли язвительный анекдот о том, что вскоре после приезда в Россию юная Фике сделала четыре ошибки в слове «ещё», но одной из самых образованных дам своего времени она стала, несомненно.

Впрочем, переписка с французскими философами, попытка написать новый свод российских законов (в немалой степени у тех же философов позаимствованный), собственные литературные опыты и многолетняя игра в просвещённую монархиню совершенно не мешали Екатерине годы спустя описывать в своих дневниках мельчайшие подробности собственных бальных нарядов и советовать своим подданным сделать предметом сатирической журналистики то, что «многие молодые девушки чулков не вытягивают…»

В общем, женщины — с образованием или без оного — они такие женщины. И дело, наверное, не в том, сколько энциклопедий они прочли в своей жизни. Более того, мне всегда казалось, что женский ум заключается не в количестве прочитанного и даже не в умении варить борщи и вести хозяйство. А в знании всего двух вещей: когда и что именно следует сказать и как именно это сказать.

А недавно на просторах Интернета и вовсе попалось прекрасное: «Сильная — это такая женщина, которой с огромным усилием достаётся то, что слабой даётся даром». А значит — откладываем в сторону энциклопедии и срочно начинаем отрабатывать летящую походку и лёгкое дыхание.

P.S. Кстати, Наталья Николаевна Гончарова получила прекрасное домашнее образование и знала три языка. А Цветаева — ну, что Цветаева? — возможно, она ей просто позавидовала. Вот так напишешь чего-нибудь в минутном порыве, а потом оно гуляет повсюду и выдает себя за истину.