Притча о талантах

Таланты бывают разные. Можно талантливо петь, а можно иметь дар слушателя; кто-то может потрясающе вышивать крестиком целые полотна, а кто-то — великолепно укладывать асфальт.

Иногда талантом является полное его отсутствие, как, например, у меня: полное фиаско в садоводстве. Все мои комнатные цветы стабильно дохнут, начиная от неприхотливых пальм и неубиваемых алоэ и заканчивая фикусами. Скончались даже неизвестными науке розовые цветочки в горшке с удобрениями, что мне всучила продавщица в ответ на мои жалобы. А уж бедные чувствительные орхидеи мрут только от одного моего вида. Я им покупала какую-то питательную дрянь в специальной бутылочке по цене французских духов, ан нет. Бедняжки скукожились и долго и мучительно погибали. Я перерыла сотни форумов, поливала их по часам, протирала листики строго по часовой стрелке, находила для них в доме самые солнечные уголки или, наоборот, темные полки — в зависимости от предпочтений жителя горшка, — нещадно гоняла кота, решившего закусить пальмовым листиком, вырезала из картона защитные ограждения для горшка с пальмой, дабы неграмотное животное не тревожило корни.  Неблагодарная флора  не ценила этих жертв и продолжала чахнуть. Дошло до того, что, заходя в отдел садоводства, я ощущала себя Годзиллой в поисках очередной жертвы для варварского умерщвления. С тех пор цветы у меня в доме — либо в вазе, либо пластиковые.

Моя мама тоже имеет уникальный дар: тотальное отсутствие музыкального слуха. Ей повезло, что все три ее школьные подруги имели похожие дарования, так что они всегда пели с удовольствием в компании друг друга и не понимали странной реакции окружающих. Однажды они увидели объявление о наборе в хоровую студию и, конечно же, немедленно записались на прослушивание. Наконец-то появился шанс раскрыть свой потенциал и доказать обывателям, что ничего они не понимают в прекрасном. В день прослушивания мама и ее  подруги надели свои лучшие наряды и отправились покорять большую сцену и толпу поклонников. К их разочарованию большой сценой оказался скромный закуток актового зала, а вместо толпы — скучающий дядечка-дирижер. Но мама не растерялась, красиво вышла, звонким голосом объявила свое имя и название песни, встала чуть вполоборота, как делают все великие певицы по телевизору, и запела с чувством:
«То берёоооозка то рябинаааа…»

Скучающий дядечка резко дёрнулся, так что почти упал со стула, начал энергично махать руками и вопить «стоп!» и почему-то стал лично провожать маму к двери, приговаривая «Спасибо, большое спасибо!». Мама было обрадовалась, что это он так, наверное, потрясен ее необыкновенным голосом? и предложила спеть еще что-нибудь, на что дядечка изменился в лице и стал еще активнее выпихивать недоумевающую маму в дверь.

Ее поджидала подруга, которая с нетерпением спрашивала:

— Ну как?
— Никак! — ответила мама, хлюпая носом от нахлынувшей обиды. -Только успела спеть первую строчку «То берёзка, то рябина…», как он меня  прервал. Ну что за человек! На горло песне наступил буквально!
— Ха! Да тебе еще повезло! Я только затянула «То берееее…», как он завопил «Хватит!» и вытолкал меня взашей!

Я его понимаю. Когда мама поет «Миллион алых роз», то умудряется сменить с десяток тональностей только в припеве, а куплет петь строго в полтона с Аллой Борисовной. Зато вязала  она совершенно умопомрачительные штуки, все воспитатели детского сада восторгались моими костюмчиками. Время-то было — начало девяностых, дефицит, не до разнообразия детской одежды. А у меня были и юбочки в разноцветную складку, и свитерок с жирафом, и даже целая Африка с мартышками на пузе платья. Я так не умею и близко.

С рисованием у нее как-то тоже не сложилось. Однажды она заменяла воспитательницу в детском саду и должна была объяснять четырехлеткам, как рисовать грушу. Мама говорила:

— Дети, груша рисуется так: она — как яблоко, только не яблоко, а с хвостиком и пипочкой такой!

Упрямые дети были непонятливы и требовали нарисовать пример. Нарисовать мама не смогла и продолжала гнуть линию про неправильное яблоко. На ее счастье вернулась воспитательница, и дети наконец узнали, что груша — вообще ни разу не яблоко и что такое пипочка и хвостик.

Под впечатлением от этих событий мама пришла домой, нашла рулон старых обоев, повесила его на крючок двери тыльной стороной ко мне, вручила кисти и краски и скомандовала:
-Рисуй!

На мой робкий вопрос, что же мне рисовать, мама немного задумалась и скомандовала:
-Рисуй елочку!

Высунув язык от усердия, я принялась за дело. По неясным до сих пор причинам, я в пять лет искренне считала, что ветки у елки растут снизу вверх, и никак иначе. Когда мама увидела мое творение, она пошла на кухню за валидолом. Память о несчастной груше была еще свежа, так что мама твердо решила избавить меня от подобной участи и рьяно взялась за мое обучение премудростям. Теперь каждый вечер мы проводили за злополучным рулоном в попытках нарисовать нормальную елку. Заканчивалось все одинаково: валидолом и слезами. В конце концов маме это надоело, и пытка рисованием подошла к концу.
Однако, лет в 13 мама ни с того ни с сего записала меня в художественную школу, и там мне на удивление понравилось. Нет,  талант во мне так и не проснулся, но там был замечательный добрый учитель, которого мы обожали, и целый класс таких же веселых бездарей, как я. Зато там я наконец-то в первый раз узнала, что такое настоящий талант.
Ее звали Айша. В детстве она попала в аварию, и после этого у нее на лице остался ужасный шрам через всю щеку от виска до подбородка. Но это не имело ни малейшего значения, когда она бралась за кисть. Если она рисовала фею, то так, словно та сейчас вспорхнет и улетит с мольберта в открытое окно. Если цветок — то казалось, что сейчас по всему классу будет разноситься его аромат. Если снежную бурю — то хотелось пойти за шапкой и пальто. Ее работы редко возвращались домой, она их дарила всем  желающим, и  учителя и ученики выстраивались в очередь, как только она доставала белый лист. Однажды я третий час мучила пейзаж и попросила ее помощи. Айша была очень доброй и никогда не отказывала. Сделав буквально три взмаха, она нарисовала какую-то корягу и вдруг та «зажила». Вышло так, что весь мой пейзаж был только фоном к этой несчастной коряге. Все оставшееся время я безуспешно старалась сделать корягу похуже.

Еще была Карина, которая с детства любила лошадей и лепила их так, что наша опытная и мудрая учительница скульптуры закрывала глаза на явное нарушение техники и не вмешивалась. Ее лошади могли гарцевать на тонких, как карандаш, ногах, да еще и на трех точках опоры, когда все наши скакуны сползали со своих тумбообразных ног и превращались в кашу.

Мне повезло встретить в жизни много талантливых людей-музыкантов, поэтов, писателей, и не только. Помню парня на мини-экскаваторе, который буквально заставлял неповоротливую махину танцевать, он умудрился, например, сам себя вытащить из грязевой ямы, упершись только на собственный ковш. Или повар-грек в соседней лавке. Как он вдохновенно готовил! Можно было смотреть на этот процесс бесконечно…

Талант — это особый Божий дар, его огонек видно сразу. Вспомните Сьюзан Бойл — вот уж где наглядный пример. Но с таких людей и спрос больше, ведь Господь предостерегает о зарывании таланта в землю. Этот свет нужно нести людям. Так что я тут так подумала: а все-таки хорошо, что я профессиональная посредственность: немножко рисую, немножко пою, немножко пишу, и Каллас, Шишкин и Шекспир в моем лице конкурента не найдут. Тяжелое это бремя — талант.

А у вас он есть?