Чужие раны

Я обладаю способностью вызывать в малознакомых людях сильные чувства — это стало мне понятно довольно рано. Наверное, ещё в песочнице, когда мальчик Юра ни с того ни с сего подарил мне своего любимого резинового тигрёнка, а мальчик Саша огрел лопаткой по голове. А вот что делать и с плюшками, и с синяками, которые не по моим заслугам мне прилетают, — с этим я продолжаю разбираться до сих пор, в свои «за сорок».

Помню, в годы церковной юности меня пригласили в одну очень милую компанию за пасхальный стол. И там некий симпатичный молодой человек, совершенно непонятно почему, начал болезненно от меня шарахаться. Я сажусь за один конец стола — он мгновенно перебегает за другой, чтобы меня не видеть. Я выбираюсь потанцевать, он тут же забивается глубоко в угол, чтобы я его случайно не задела и уж, не дай Бог, не пригласила. Я выхожу на балкон, а он чуть ли не перелезает через его перила: вот сейчас уже готов прыгнуть с седьмого этажа, лишь бы не пересекаться со мной, честное слово.

Первое время я очень сильно переживала по этому поводу: ну чем же я обидеть-то его могла? Что я ему сказала? Посмотрела не так, может быть, оскорбила человека до глубины души в святой праздник? Да что же такого могло случиться, ведь я видела этого парня второй раз в жизни: первый — на службе в церкви, мельком, второй — здесь в гостях. Я даже и не говорила ему ни слова, за исключением общего «Христос воскресе!»

А потом, через несколько месяцев, я встретила в храме его маму и поняла, в чём причина: я была её почти точной копией с разницей лет в двадцать. Я так же двигалась, так же улыбалась, говорила с той же интонацией. У меня был такой же длинный «иконописный» нос и выбивающиеся из-под платка русые кудри. Мы встретились взглядами и обе ахнули: вот она, потерянная сестра-близнец!

Это от мамы ему хотелось убежать. Её не хотелось видеть и от неё хотелось отстраниться, пусть даже ценой прыжка с балкона. Как я позже узнала, отношения мальчика с мамой были очень тяжёлые, развивавшиеся по сценарию «психологический брак». Вскоре после рождения сына мама развелась с его отцом, он уехал в другой город и там через несколько лет умер. А сын стал главным мужчиной в жизни, наперсником, опорой и светом в окошке. Мама не отпускала его от себя ни на шаг, никуда. А вырваться так хотелось! Хотя бы на Пасху, в компанию друзей. Только вырвался — а тут снова она, пусть на двадцать лет моложе и в другой юбке, но я-то её узнал, ошибиться невозможно! Надо срочно делать ноги, хотя бы через балкон.

В другой раз я стала объектом столь же незаслуженной милости. Очень состоятельный мужчина вдруг начал делать мне дорогие и обязывающие подарки, предлагал стать спонсором разных моих журналистских проектов, о реализации которых я давно мечтала. Вначале я опасалась, что за это придётся расплачиваться постелью, но ничего подобного — это было чисто романтическое обожание. Я танцевала с ним в залах шикарных и необычных ресторанов и чувствовала себя самым дорогим на свете существом, которое держат крепко и невыносимо боятся потерять.

Мы с ним были разных национальностей, и вряд ли я могла напоминать его маму внешне — скорее всего, она была полной горбоносой брюнеткой. Но в том, что и история друга-олигарха тоже про маму, я не сомневалась ни минуты. Про маму, которая отвергла и бросила и которую хотелось вернуть любой ценой, — например, заработать миллионы и тем самым доказать свою значимость. Ещё он восстанавливал женский монастырь в честь Богородицы — просто кладезь святых материнских образов, один на другом.

В очередной раз я поняла о себе, что я — это просто такой белый экран, на который легко можно спроецировать всё, что угодно, любой свой внутренний образ. На девушку крайне интровертированную, которая не любит выражать себя, чаще молчит, чем говорит, не стремится спорить и не спешит отстаиват свое мнение и всячески избегает любых конфликтов, очень легко «навесить» свою внутреннюю проекцию и начать с ней общаться не как с реальным, живым, другим человеком, а как с фотографией умершей мамы или бывшей жены, которая будет «отвечать» только то, что ты сам за нее мысленно произнесешь.

Ещё был один работодатель, благочестивый и воцерковлённый. Он пригласил меня делать весьма интересный православный проект. Но, к сожалению, все три месяца, которые я провела в его конторе, мы не работали именно над этим проектом, а сидели в его кабинете и бурно спорили о феминизме, эмансипации и о том, что женщины потеряли подлинную женственность, забыли о смирении и стали непригодными для семьи.

Точнее, спором это назвать было трудно. Православный бизнесмен сам обозначал проблему, например: «Женщины в наши дни все поголовно носят джинсы! А ведь что такое джинсы: это одежда не просто мужчины, а мужественного, сильного мужчины-ковбоя, покорителя Дикого Запада, с кольтом и плетью на ремне. Надевая это, как можно оставаться женственной женщиной, смиренной, кроткой?» А потом, не дожидаясь моего ответа, сам же себе и оппонировал от лица некоей абстрактной эмансипированной революционной феминистки: «Но ведь в джинсах — удобнее! Как в юбке каждый день в набитой маршрутке ездить будешь?»

За три месяца он благополучно спроецировал на молчаливую меня все свои обиды на женский род в целом, накопившиеся за годы, всю неудовлетворённость, всю жажду получить от женщины принятие и тепло, а потом грубо и со скандалом выгнал, постаравшись причинить при этом максимум боли, — выгнал в тот день, когда я приехала на работу после похорон моей бабушки. Я послужила контейнером для того, от чего он хотел избавиться, но это никому не помогло.

Сейчас, получив психологическое образование и опыт работы, я понимаю, что, например, для мальчика из пасхальной компании было бы очень хорошо, если бы, увидев на мне проекцию своего самого тяжёлого и сильного в жизни страха — страха властной, не отпускающей матери, — он бы не забился в угол, а мужественно отправился со мной танцевать. Ведь там, где находится то, что больше всего нас пугает, скрывается и зона колоссального роста, очень больших ресурсов, которые мы не видим до тех пор, пока не рискнём войти в контакт со своим страхом.

К сожалению, он так и не решился пойти на это до сих пор, за прошедшие двадцать лет. Как-то я встретила его, и он был всё тем же мальчиком в растянутом свитере из ряда тех, кто «при храме прихрамывает» — ни работы, ни денег, ни взросления и очень тяжёлый брак. А ведь был в своё время подарок судьбы — образ ужасной матери спроецировался на тихую и безопасную девушку, с которой можно было просто в это «поиграть». Конечно, один короткий контакт со своим страхом не мог привести к полному исцелению, но мог бы стать для него началом.

Выяснилось, что моя способность носить чужие проекции может послужить и ко благу — как-то во время обучающего занятия для психологов коллега выбрал меня на роль своей «ужасной матери». Иногда вешалки для проекцией могут быть и целебны — он отыграл со мной всё то, что долгие годы его пугало, и, надеюсь, получил облегчение. У него получилась очень серьёзная работа, в ходе которой наружу вышло много-много скопившейся боли. Мне в роли «заместителя» казалось, что на меня летит огромная волна-цунами, сбивает с ног, уносит и размазывает по камням, но я понимала, что всё это относится не ко мне, и это помогало сохранить устойчивость.

В церковной и консервативно-патриотической среде вообще много мужчин, у которых «было что-то с мамой». В церковь часто идут либо для того, чтобы получить недобранное в детские годы от мамы тепло, либо для того, чтобы аскезой, постами и лишениями «вылечиться» от избыточной материнской опеки. А за всякого рода демографические проекты спасения России часто берутся те, кто продолжает мечтать об идеальном родителе: например, создаёт медиаобраз идеальной, смиренной и любящей домохозяйки с ароматными пирожками, той самой мамы, которой никогда у него не было и уже, увы, не будет.

Что же делать, если вы чувствуете, что стали экраном для проецирования чужих образов? Если вас идеализируют, помещают в святой угол или унижают, обесценивают, и всё это имеет очень мало отношения к вам настоящей? Лично мне много раз очень хорошо помогала фраза: «А с кем это вы сейчас разговариваете? А это ты мне сказал, или ты это с кем-то своим внутренним, о своём?»

Цветы и бриллианты, адресованные не тебе, бывают весьма приятны, но лучше всё-таки их не брать, потому как чужие роскошные букеты имеют обыкновение так же мгновенно увядать, как и появляться, а бриллианты — таять, оказавшись на поверку обычными льдинками. И уж совсем глупо и бессмысленно брать на себя негативные чужие проекции — например, начать спорить о роли женщины в мире с тем, кто на всех женщин сильно обижен, и получить от него тумаков. Пусть лучше нарисует свой внутренний женский образ на боксёрской груше и поколотит её, безответную, — авось, полегчает.