Балерины Эдгара Дега

Одним из самых сильных недоумений моего отрочества был портрет Авдотьи Истоминой. У Пушкина сказано, что Истомина «летит, как пух из уст Эола», и от того она мне представлялась женщиной с конституцией Екатерины Максимовой. Однако с гравюры Гордана смотрела некрасивая пухлощекая женщина с пышным бюстом и браслетами на нетонких предплечьях. (Справедливости ради скажем, что гораздо позже мне на глаза попалась и фотография Максимовой в юности, однозначно свидетельствовавшая: всем известная кукольно-детская конституция артистки — плод особого многолетнего труда). Так рождалось понимание: балет может быть разным.

К тому же выводу приводят нас балерины Эдгара Дега. Надо сказать, в его картинах сошлись воедино несколько факторов, крайне благодатных для наблюдений и рассуждений.

Во-первых, Дега можно назвать, пожалуй, самым бесстрастным из импрессионистов. Передача впечатления, которой его собратья по цеху достигали широкими небрежными мазками и цветовыми пятнами, у Дега достигалась иным — выбором сюжета и композиции. Иногда его картины похожи на моментальный снимок фотоаппарата: прачки зевают…

Гладильщицы. 1884 г. Музей Орсе, Париж.

…сцена видна прямо из-под руки дамы, сидящей в ложе, или же немного сверху — как раз с того места Парижской Оперы, на которое у художника был двадцатилетний абонемент.

Звезда балета. 1876—1878 гг. Музей Орсе, Париж.

Иногда в углу картины оказываются части женских фигур, как если бы неопытный фотограф плохо отрезал кадр.

Балетная школа. Около 1879-1880 гг. Галерея искусства Коркоран, Вашингтон

Но в линиях и позах автор этих как бы случайных картинок, всю жизнь боровшийся с постепенно ухудшающимся зрением и собственным перфекционизмом (который многие из его знакомых принимали за дурной характер), был точен и выверен. Каждая фигура, каждый абрис плеча и локтя на его работах рождались из сотен набросков и принимали окончательный вид, когда художник понимал — иначе нельзя.

А еще — само искусство балета ко временам Дега постепенно приобретало знакомые нам черты. Станок, танцкласс и экзерсисы — не столь бесконечные и акробатически сложные, каких требуют современные постановки, но все же. И, конечно, танцовщицы — мещаночки с парижских улиц, временами не блиставшие ни красотой, ни статью, которые на сцене становились королевами.

Надо ли говорить, что своих моделей Дега не щадил. «В кадр» у него то и дело попадали то чья-то широкая спина, то совсем не изящно вывернутые ноги в пуантах, выражение лиц, далекое от возвышенного, неклассические профили танцовщиц.

Урок танцев. 1873—1875 гг. Музей Орсе, Париж.

На сцене вся эта некрасивость и простота чуть приглушалась нарядными костюмами, особо выставленным светом и благородством поз.

Голубые танцовщицы. 1897 г. ГМИИ им. А. С. Пушкина, Москва

Но, будучи — по роли — изящны и красивы, даже на поздних картинах художника, где его проблемы со зрением особенно ощутимы, танцовщицы Дега не становились ни бестелесны, ни эфемерны. И тут, пожалуй, кроется главное, в чем художник разошелся с классическим балетом и в то же время иногда потрясающе с ним сходился.

Дело в том, что, по сути своей, классический балет несколько безличен и асексуален. На сцену в нем выходит не танцовщица, а танцовщица в роли. И если в фольклорном танце, например, во фламенко, — перед нами будет личность женщины, ее страсть, и ее судьба, то в «Умирающем лебеде» мы увидим не женщину, а птицу.

Пластика балерины годами искусственно оттачивается так, что красота человеческого тела сочетается в ее танце с почти нечеловеческими манерой ступать, растяжкой и гибкостью. Пожалуй, на балерин можно смотреть, как на античные статуи — идеальные образцы человеческого тела, абстрактные примеры красоты и пластики, которых никогда не существовало в реальности.

Но именно так — целомудренно и отстраненно — Дега умел смотреть на своих моделей даже вне сцены.

Ванная. 1885-1886 гг. Музей Хиллстеда, Фамингтон (Коннектикут).