Андрей Максимов: «Гении педагогики практически забыты»

8 сентября в рамках Московской международной книжной выставки-ярмарки на стенде издательства Питер состоялась встреча с известным журналистом, телеведущим, писателем и драматургом Андреем Максимовым. Андрей Маркович рассказал о своей новой книге «Как не стать врагом своему ребенку» и ответил на вопросы о воспитании.

— Мы живем в обществе, которое издевается над детьми. Причем оно издевается над детьми, а мы даже этого не замечаем, потому что общество всегда считает свою модель отношения к ребенку единственно правильной.

То, что происходит сейчас, нам кажется нормальным – например, школа, в которой одиннадцать лет человек вынужден заниматься тем, за что ему ставят отметки. Зачастую его там всячески унижают – и у нас считается, что это нормально. Если бы каждый из здесь присутствующих хотя бы день прожил по таким законам, по которым живет ребенок, он бы сошел с ума. Если бы ваши начальники ставили оценки за то, что вы делаете, вы бы сошли с ума, без всяких сомнений.

Надо понять, что в нынешней школе ситуация такова, что детям нашим учиться очень и очень тяжело.

Раньше я говорил родителям, что мы должны бороться против ЕГЭ, единой государственной экзекуции, мы должны бороться против того положения, которое есть сейчас. Потом я понял, что бороться против этого невозможно. И теперь я говорю родителям, что наша задача – защищать ребенка. В ситуации, когда есть выбор «ребенок или школа», всегда быть на стороне ребенка, а не на стороне школы. Всегда. Даже если ребенок ведет себя по-хулигански и так далее.

Это издевательство над детьми вызвано тем, что деньги можно получать только за эксперимент. Когда есть эксперимент, можно получить деньги, нет эксперимента – не за что получать деньги.

Я считаю, что это безобразный, совершенно ужасный эксперимент, который проводится над нашими детьми. Школа не ставит себе задачу помочь ребенку самоопределиться, найти свое призвание, такой задачи у школы нет. Значит, родители должны помочь им в этом деле. Школа не учит детей сострадать и любить, такой задачи у школы нет. Значит, этим должны заниматься родители. Вот это, мне кажется, самое главное. Я к современной государственной системе образования отношусь крайне отрицательно. Предельно отрицательно.

Эта книжка написана в жанре высказываний, то есть я ни на чем не настаиваю, я высказываю свою точку зрения по поводу того, о чем я сейчас говорил. Кроме этого, в этой книжке еще есть сказки, притчи, присказки, потому что мне больше всего хотелось бы, чтобы эту книжку можно было читать вдвоем с детьми. Мне вообще кажется, что детям очень интересно читать книжки про то, как их воспитывают, про то, как их надо воспитывать, –они это очень любят. Дети вообще очень любят, когда их воспитывают, но очень не любят, когда им читают нотации.

Рецензий педагогов в этой книге нет. Скоро, 24 сентября, я буду выступать в педагогической библиотеке имени Ушинского, и туда придут педагоги. Они меня будут очень сильно ругать. Я твердо знаю, что педагоги будут меня ругать, потому что моя позиция состоит в том, что ребенок – это такой же человек, как и взрослый, со своими особенностями. Не существует науки о том, как общаться со стариками. Старики отличаются от не стариков больше, чем дети отличаются от взрослых. Но тем не менее представим себе, что выйдет книжка о том, как общаться с человеком, когда ему семьдесят лет, восемьдесят, девяносто – едва ли такое возможно. А с детьми – возможно. История с педагогикой, на мой взгляд, достаточно надуманная. Она надуманная еще и потому, что, как мне кажется, одна из самых главных бед нашей школы в том, что гении педагогики сейчас практически позабыты.  Все знают, кто такой Корчак, но вам никто не скажет, в чем суть его открытия.

Поэтому я очень хорошо понимаю, что педагоги будут меня ругать, хотя я всегда говорил и говорю, что я отношусь к учителям с огромным почтением и уважением. Это люди, которые в ситуации вечного ремонта (а то, что происходит в нашей школе, – это ситуация вечного ремонта под названием «школьная реформа») пытаются что-то делать, поэтому они, конечно, герои. К ним у меня самое большое уважение. А говорю я про систему, систему нашей школы, которая просто запредельна. Мы к этому привыкли. Я ехал сейчас на поезде «Лев Толстой». Когда у меня спросили вечером, хочу ли я утром съесть домашние сырники, я понял, что понятие «поезд» в России принципиально изменилось с советских времен. Поезд стал принципиально другим. А система образования осталась советской, только ухудшилась, ничего принципиально нового нет. Мы обсуждаем ЕГЭ как безумные, а между тем Единая Государственная Экзекуция ставит своей целью оценку ребенка. Не как ему учиться, а как его оценивать. А система образования осталась та же, ребенок остался ненужным школе.

Главные уроки, которые получает ребенок в школе, – это уроки подобострастия, потому что ребенок очень хорошо знает, что если есть хорошие отношения с учителем, тогда будут пятерки. Не выстроишь – не будет пятерок.

Есть хорошие школы. Есть гениальные учителя. Есть гениальные директора школ, которые пытаются в системе абсолютного маразма, которую представляет наша система образования, что-то сделать. Такие люди есть. Но это отдельные островки. А в целом эта система мне кажется ужасной.

— Вы много ездили по свету. Расскажите об отношении школы к детям в других странах в сравнении с Россией.

— Я не только поездил по разным странам, но в силу разных жизненных причин моя дочка заканчивала школу в Америке, а мой старший сын заканчивал школу в Бельгии. И мои ближайшие друзья живут в Израиле, у них дети — ровесники моего сына, я знаю, как они учатся там. Такого пренебрежения к детям, как в России, я не видел нигде.

Есть, правда, перегибы. В Израиле ребенок всегда прав, это тоже перегиб. Ребенок может пожаловаться на учительницу, и ее, скорее всего, уволят. Это тоже не очень здорово. Хотя такой подход мне нравится больше. Но такого пренебрежения к детям, как в России, особенно в последнее время, такого к ним высокомерного отношения нет больше нигде.

Если ребенку в любой стране мира взрослый делает замечание – например, «ты плохо себя ведешь на улице!», и ребенок ответит грубо – все будет в порядке. А у нас ребенка поставят на учет в детскую комнату милиции. Вы попробуйте кому-нибудь из взрослых людей сделать замечание по поводу, например, одежды. Будет скандал! А ребенку замечание сделать можно, особенно девушке. Можно оскорбить, можно сделать замечание на остановке, можно говорить с ним на «ты» – непонятно, по какой причине.

Еще несколько слов про ЕГЭ. У нас любят говорить, что наша система ЕГЭ скопирована с американской. Неправда. Моя дочка сдавала тот самый «американский ЕГЭ» перед поступлением в американский вуз – на правоведческий факультет Нью-Йоркского университета, куда надо сдавать математику. Она сказала: «Я не знаю математику». Ей отвечают: «Ну ты все равно сдай». Написала тест. Блестяще сдала главные предметы, и очень плохо – математику. Ответ университета — мы ее берем, потому что экзамены по профильным предметам она сдала блестяще.

Вы можете представить у нас ситуацию, когда человек, поступающий в театральное училище, сдаст ЕГЭ по русскому на тройку? Я не склонен восторгаться системой образования во всех странах мира, но отношение к людям вообще, и отношение к детям в частности, в нашей стране особое. Потому что в нашей стране на протяжении всей истории есть такое понимание, что не государство для человека, а человек для государства. Отсюда и такое состояние системы образования.

Ребенка готовят к тому, что он будет никем, а государство будет всем. Фраза «твое мнение никого не интересует» не может прозвучать в израильской школе в принципе. В Бельгии директор школы говорит мне как отцу ребенка: «У нас с вами одинаковая задача, мы хотим, чтобы ваш ребенок был радостный». Я не знаю, найду ли в нашей советской школе, российской школе, директора школы, который бы мне сказал такие слова?

Когда я забирал ребенка из одной школы в другую, я сказал учителю, что я не хочу, чтобы он был отличником, потому что я не люблю отличников, я считаю, что ребенок должен выбрать свое дело и этими предметами больше заниматься. Она сказала: «Вы сейчас шутите?» Я говорю: «Нет». — «Вы не хотите?» – «Не хочу». – «Мне не о чем с вами разговаривать».

Если я не хочу, чтобы мой ребенок был отличником, то со мной не о чем разговаривать. Ну не о чем так не о чем, я забрал ребенка в другую школу, хорошую школу. Хорошая школа хороша тем, что он хочет туда ходить, там его не унижают. Итак, чем отличается хорошая школа от плохой? В хорошую человек хочет ходить, в плохую не хочет – вот, собственно, и все. Поэтому мне кажется, что это такая очень серьезная проблема.

Почему я думаю, что родители должны детей защищать? Потому что вся система образования построена так, что ребенка нужно унизить. Есть хорошие учителя, которые не хотят унижать ребенка. У нас такая страна – не сейчас, не при Путине, не при Ельцине, а всегда – система здесь хуже, чем люди. Мы спасаемся, потому что есть люди лучше системы.

— Почему Ваши книги в большинстве своем адресованы родителям и семье, а не педагогам, которые вынуждены выживать в таких тяжелых условиях, как Вы их видите?

— У меня есть еще какие-то книжки, которые обращены к семье, потому что я не знаю, что сказать педагогам, кроме «простите», «извините», «старайтесь быть добрей». Я не знаю, что им сказать. Но я считаю, что за ребенка отвечает родитель, а не педагог. И сделать ребенка счастливым, сделать человека счастливым – такой задачи у государства нет. Государство не ставит себе задачу сделать человека счастливым. А родитель ставить себе такую задачу обязан. И, собственно говоря, когда я спрашиваю родителей о том, каким они хотят видеть ребенка, все говорят, что хотят видеть его счастливым. Я стараюсь высказаться так, чтобы помочь родителям это сделать. Я, как мне кажется, знаю те слова, которые могу им сказать. Что касается учителей, то я – еще раз говорю – готов им поклониться и сказать: «Старайтесь не злиться!». В остальном я не готов не то что учить, а даже что-то советовать.

— У Вас есть различные притчи и сказки. Можете рассказать одну из них?
— Нет, я не буду рассказывать притчи и сказки. Единственное, что я хочу сказать: помимо притч и сказок в моей книге есть глава, посвященная тому, как писать притчи и сказки. Потому что такие притчи может писать любой человек. Возьмите ребенка, назовите ему любой предмет. Карандаш. Вот вы с ребенком сочиняете сказку про карандаш.

Для того, чтобы сочинить сказку про карандаш, надо карандаш сделать живым. Для того, чтобы сделать существо живым, что в нем должно быть внутри? Внутри этого существа должны быть конфликты. Карандаш, например, — это такое существо, которое абсолютно зависит от человека. Карандаш надо постоянно точить. Можно сочинить сказку про карандаш, который первый раз точился, это будет целая история. Можно сочинять другую историю – про карандаш, который хотел летать, но был вынужден все время писать, смотрел на бумагу, а хотел летать. Дети читают все меньше, это просто-таки медицинский факт. Мне кажется, что эти притчи для них будут очень интересны.

Первая притча и несколько сказок появились, когда от нашей общей подруги ушел муж к продавщице ГУМа. Он пошел в ГУМ за носками, влюбился в продавщицу и ушел от нашей подруги. И она невероятно страдала, просто немыслимо страдала. У нее был маленький ребенок.

Это было давно, лет двадцать, наверное, назад, а то и тридцать назад. Мы не знали, что делать, как быть с этим ребенком, потому что мы были молодые и у ни у кого из нас еще не было детей. У каждого было своего рода дежурство, каждый должен был сидеть с ним, когда ребенок засыпал. Те, у кого есть дети, знают, что это очень сложная история. Я решил, что мы будем с ним придумывать сказки. Темы сказок он предлагал сам: давай, говорит, придумаем сказку про лампу. Мы придумали сказку про то, как выключатель влюбился в лампочку. И со всеми своими детьми я придумывал такие истории, потому что мне кажется, это очень интересно и это может любой человек. Оживить предметы может любой человек, и в книжке целая глава посвящена тому, как «оживлять» предметы и делать общение с вашим ребенком более интересным.

А теперь мне вспомнился такой эпизод: когда я отдавал своего младшего сына в школу, то завуч сказала: «У меня большая просьба к родителям – чтобы вы перестали верить в сказки». – «Почему!?» – «А потому что когда верят в сказки, невозможно научить».

Мне кажется, что это неправильно и человек должен верить в сказки. Сказка очень сильно возбуждает фантазию. Хотя книга и проблемы, которые в ней ставятся, мне кажутся очень серьезными, я считаю, что там должны быть и сказки.

Ко мне часто приходят консультироваться люди, и, как правило, они рассказывают о двух общих проблемах.

Первая проблема. Человек живет не своей жизнью, человек забывает, что жить надо сообразно собственным желаниям. Выбирает работу – престижную или которую настоятельно рекомендовали родители, – а потом начинает умирать от тоски. Это такая личностная проблема. А вторая проблема – это взаимоотношения с детьми. Как правило, речь об отношении к детям мам. Зачастую, из лучших побуждений, желая добра, мамы просто подавляют своих детей, не понимая, что ребенка она рожала не для себя, а для мира. Это довольно-таки серьезная проблема. И мне казалось правильным разбить главу о ней определенными притчами, историями, которые должны это акцентировать.

— Есть в книге какие-то конкретные советы для мамы четырнадцатилетнего подростка?

— По большому счету, во всей книге речь идет о проблеме в целом. Если в четырнадцать лет возникают какие-то проблемы, то они возникли раньше, в самом начале. Но совет, конечно, есть. Самое главное – думать о том, что ребенок — такой же человек. Но если в три года ребенок спокойно перенесет то, что к нему не относятся как человеку, то в четырнадцать лет проблема обострится. Не далее, как вчера, я обсуждал эту тему с одним родителем, который пытается устроить жизнь своего ребенка, а ребенок встречает все его начинания в штыки. Я его спрашиваю: «А вы поинтересовались у девочки, чего она хочет»? Ответ: «Она ничего не хочет». – «Но вы ее спрашивали?» – «Я ее спрашивал». «А вы ее внимательно слушали?» – «Ну я же понимаю, какая ей нужна профессия». Вот это очень серьезная история, которая может привести к нехорошим последствиям… К счастью, он умный человек, он остановился, понял, что что-то не так.

— Как вы считаете, надо ли баловать своих детей?

— Я в таких случаях всегда в ответ спрашиваю, надо ли баловать любимую женщину. Понятно, что женщин баловать надо, тут вопросов нет. Женщина приходит в магазин и говорит: «Я хочу шубу». У мужика есть деньги – покупает шубу, нет денег – извини, нет денег. Ребенок приходит в магазин, говорит: «Я хочу машинку», – но это почему-то нельзя, непедагогично. Почему ей можно, а ему нельзя, не понимаю?

Я не призываю его баловать. Мне кажется, ребенка надо любить, как и женщин, как и мужчин. Есть у тебя деньги? Мне кажется, самое главное – не врать. Есть у тебя деньги – покупай. Нет у тебя денег – не покупай.

Далее, надо ли ребенку давать деньги за то, что он получает пятерки? Здесь – как хотите. Но только потом, когда вы станете старенький и будете лежать и просить ребенка сходить в магазин, он будет просить деньги, потому что он так привык. Потому что его воспитали в такой системе. Я не понимаю, что такое «баловать», я не понимаю самого значения этого слова. Мне кажется, что самое главное для родителей – помочь ребенку найти свое призвание. Призвание – это желание.

Нужно понять, что ребенок больше всего хочет делать. Если ребенок что-то хочет делать, это становится понятно не в шестнадцать, не в семнадцать, не в двадцать лет, а с семи до десяти. Вот это время, когда можно разглядеть это в ребенке, и вам нужно это сделать. Если ребенок что-то очень хочет делать, его трудно баловать. Потому что он делает и ничем не занимается уже так активно, и его баловать в этой ситуации очень сложно. Мне кажется, что в воспитании такого слова не должно быть вообще. Баловать не надо. Любить – да. Любить и помогать.

Фото: Мария Темнова