Почему я ношу вещи умерших

Недавно я осознала, что ношу в основном вещи с чужого плеча. Мало того: я ношу вещи людей, уже умерших. Почему это происходит со мной? Почему на меня не действуют общепринятые этические табу — притом, что мой заработок вполне достаточен, чтобы купить что-то новое?

Давайте разберемся, откуда вообще взялся негласный запрет на ношение вещей умерших. В древности в могилы наших предков складывали все самое лучшее: от горшков до любимых коней и жен. Конечно же, надевали на мертвых тоже все самое красивое и ценное: платье, расшитое шелковыми нитями, зеленые и полосатые бусы, редкое оружие дамасской стали. Это если человек был богат. Но и для бедняков ничего не менялось, лишь «комплект» был подешевле.

С приходом на Русь христианства традиции постепенно трансформировались: сначала мертвых стали сопровождать на тот свет не трупы коней, а пение церковного хора, затем была принята европейская утилитарная традиция кремирования, в советские времена доведенная до абсурда. Однако запрет на ношение вещей мертвеца остался в памяти народа: а вдруг как выскочит, как выпрыгнет…

В Средневековье и позже, в Новое время, такие запреты имели даже некоторое логическое обоснование: если человек умер от заразной болезни, разумеется, его вещи ни в коем случае носить нельзя, а лучше всего сжечь.

Интересно, кстати, что в деревне, где мы с семьей обычно проводим лето, никто не берет ношеные вещи — и не только имевшие отношение к умершим. Например, если ребенок вырос из штанов, их нельзя отдать соседскому пареньку, причем такое предложение будет сочтено бестактностью. Единственная семья, которая принимает что-то в дар, — это семья священника. Потом, как бы очищенный пребыванием в его доме, предмет одежды может быть передан куда-то еще. Вот такие суеверия.

Но времена все же поменялись — и я ношу вещи умерших, не испытывая ни смущения, ни огорчения. Почему? В первую очередь, конечно, в моих ушах всегда звучат голоса мамы и бабушки: «Мы недостаточно богаты, чтобы покупать дешевые вещи». Не секрет, что качество современной одежды оставляет желать лучшего, а если оно вдруг соответствует тому идеальному образу, который сложился в голове, то стоить такая вещь будет примерно как крыло от вертолета. А старые вещи — это, во-первых, «винтаж» (вообще-то я только сейчас вспомнила это словечко), а во-вторых, как трава была раньше зеленее, так и вещи — лучше и надежнее. По крайней мере, синее шерстяное пальто, которое моя бабушка привезла в конце 70-х из Финляндии, прекрасно выглядит до сих пор.

Кроме того, любая вещь — это место в шкафу. Новая блузка или юбка — минус пять сантиметров в гардеробе. Целых пять сантиметров! Зачем их терять, если можно этого не делать? У меня есть правило: если я не ношу что-то в течение года, то по истечении этого срока вещь выбрасывается или отдается тому, кому нужнее. Кроме того, если я покупаю что-то новое, тут же выбрасываю что-то старое — иначе меня просто завалит.

А как же вечное женское желание «купить что-нибудь ненужное»? Как же без «тряпкотерапии»? Тут меня спасают носки и резинки для волос. Опять же, экономия какая!

Но самое главное — это, конечно, память. Я ношу вещи умерших — и чувствую их рядом, они обнимают меня, кладут руки на плечи, гладят по голове. Вот бабушкино пальто — я помню, какая она была красивая в нем, как ей шел этот темно-синий цвет. И мне идет, конечно.

Вот палевый тренч мамы моей ближайшей подруги. Мама умерла 20 лет назад, но я помню вкус жареной ледяной рыбы — так готовила только она. Мы — подростки — случайно высыпали целую сахарницу в раскрытую постель — и она не ругалась. Она носила свой тренч с туфлями и шляпкой — я ношу его с кедами. И стараюсь не ругать своих детей за бардак.

Вот теплая розовая толстовка мамы другой моей подруги. Уже зная о том, что больна раком, она приезжала помогать с маленькими детьми. Я не забуду легкие завитки ее светлых волос и голос, поющий «Цвитэ тэрэн, тэрэн цвитэ». Я тоже пою эту песню, и, Боже, упаси меня от рака.

Конечно, всех их я помнила бы и так, но вещи всегда дают толчок памяти, направляют ее течение в нужное русло. Наша жизнь слишком суетна, слишком наполнена чепухой, которая мешает помнить о действительно важном. Просто помнить — каждый день.