Недавно дочь, собираясь в музыкалку, в очередной раз ныла и подвывала – «не хочу, голова болит» и прочее, что обычно в таких случаях говорят. Придумывает, решила я. Ужасно разозлилась, позвонила педагогу, нарочито громко говорила, что не знаю, как с этим бороться и т.д. А потом наорала на ребенка и пообещала за тройку по фортепиано на зачете всякие кары. Даже повторять не хочу, какие. Потому что ужасно  стыдно. Последняя кара была – лишу подарков на Новый год…

А потом думаю: Господи, что же я такое делаю??? Какое-то глупое фортепиано, на что оно вообще сдалось, если заставляет меня ненавидеть собственного ребенка, а его самого – страдать и чувствовать себя виноватым? Понятное дело, что инструмент тут ни при чем, дело во мне. Главное, я ужасаюсь, когда дети приходят ко мне и рассказывают страшные истории про то, как их друзей ругают за четверки и заставляют ходить на факультатив «Увлекательная математика». И говорят мне спасибо, что я не заставляю, жуть. А ведь я от тех родителей недалеко ушла, просто выборочно, по своим личным пунктикам.

Сразу оговорюсь, чтобы эта тема дальше не мешала – я вовсе не сторонник полного либерализма в семье, и тем более анархии, когда дети делают только то, что хотят. Я в этом вопросе, как и в большинстве остальных жизненных вопросов, за золотую середину, а это, как известно, самый непростой путь. Жесткость или мягкость, строгость или свобода? К чему готовить ребенка в жизни – к радости или к страданиям? Одна из главных трудностей на этом пути – уметь фильтровать слова и выражения в разговоре с детьми о взрослой жизни. И поменьше сетовать на собственную жизнь.

Когда сейчас моя старшая дочь временами приходит ко мне со словами «дно, тлен и безысходность», я судорожно начинаю ее в этом разубеждать. Я понимаю, что на 90% это подростковая поза, но даже поза меня пугает. И заодно убеждает в том, что про трудности и неприятности дети все знают сами, подростки-то уж точно. А вот в том, что в жизни обязательно будет счастье и радость, их еще попробуй убеди! Отдельный талант – научить детей испытывать радость от простых вещей, быть счастливым от того, что ты здоров, что солнце светит или, наоборот, дождь идет, что есть друзья и т.д. и т.п. Особенно сегодня, когда счастье подчас равно «возможность потреблять». А еще нельзя внушать ребенку, что без учебы (и высшего образования) он никто, и счастья ему не видеть.

Мои родители, например, никогда мне не говорили – смотри, не будешь учиться, всю жизнь дворником проработаешь, всерьез точно не говорили. И вообще, никогда не отзывались с уничижением о какой бы то ни было работе. Возможно, потому, что когда родилась у них я, папа работал грузчиком в магазине, а мама уборщицей. С высшим образованием, да. Более того, родители никогда не заставляли меня чем-либо заниматься. Хочешь – учись, не хочешь – твое дело. И даже проблемы с поведением в школе обычно бывали прокомментированы в духе – ничего, девочка, все великие люди были хулиганами. Это не значит, что меня не ругали за проступки (и наказывали), не значит, что им было все равно, просто родители всегда поддерживали во мне убеждение, что я хорошая и у меня все получится! И настраивали на счастливую жизнь. Не простую и легкую, а именно счастливую. Я знала – я умная, хорошая, талантливая, и обязательно буду счастлива!

Или когда моя младшая сестра рассуждала на тему, что она вырастет и заработает много денег, купит маме дом, машину и «лошадю», никто не начинал рассказывать ей, что это невозможно. Всегда говорили – давай, давай, мы будем только рады. И в плане будущей личной жизни не было мрачных прогнозов. О своих отношениях и мама, и папа, и бабушка если рассказывали нам, то в светлых тонах – о лучших моментах, а не о неприятностях. О том, что папа периодически нехило пил и пропивал деньги, например, я узнала вообще только во взрослом возрасте. Нет, конечно, рассказывали и о трудностях, особенно бабушка. Впрочем, скорее это был рассказ о преодолении трудностей – такой, который не отбивал желания жить.

А вот одна моя подруга юности, с которой, к сожалению, сейчас связь утеряна, рассказывала мне, что ее мама, выгнавшая папу-алкоголика, не только так прямо дочери об этом и сказала (в 8 лет), но и регулярно повторяла ей – не будет у тебя счастья в личной жизни, какой-нибудь урод попадется, счастья нет и т.д. И таки попался урод-наркоман, от которого пришлось убежать обратно к маме, только уже со своей дочкой. Пока мы поддерживали связь, ситуация в ее личной жизни продолжала оставаться такой же грустной. Есть ли связь между словами мамы и жизнью дочери?.. Мне думается, что прямая, увы.

Надо сказать, моим родителям (и бабушке, конечно!) вполне удалось воспитать потенциально счастливого человека, при этом готового к трудностям. Хоть делали они это не специально, скорее, по наитию и собственным примером. Но вот моя жизнь изменилась, я пришла в Церковь (а они нет), стала ли я от этого счастливее? По идее, должна была бы стать, и в первое время так и было. Но постепенно меня охватывало чувство, что жизнь – это боль и страдание, мне казалось, что надо немедленно перестать быть счастливой, что это постыдно и неправильно. И это при том, что священник, у которого я окормлялась, никогда ничего такого не внушал, и даже наоборот – был вполне радостен, хоть и строг. Выйти из этого состояния постыдности счастья оказалось не так-то просто. Честно говоря, пока я все еще в нем, хотя уже только одной ногой.

Не хочется сейчас рассуждать о том, почему так получилось, это отдельная и большая тема. Гораздо важнее для меня на данный момент понять, как сделать так, чтобы наши дети, которые воспитываются в Церкви с детства, не вышли в большую жизнь с такими чувствами и мыслями. Почему я думаю, что эти мысли есть? Потому что я вижу это в детях, слышу в их рассуждениях.  И ужасаюсь, насколько дремучи подчас их знания о Церкви, о вере, о христианской жизни. В воскресной школе мы говорим по максимуму на нравственные темы, и очень хочется привить детям понятие о добрых делах, о любви, о милосердии, о прощении. О том, что Господь – наш Отец в первую очередь, а не жестокий судья, который жаждет наших страданий и мучений.  И что главными чувствами христианина должны быть любовь и радость, а не страх и скорбь. Потому что у детей слова про грех и наказание, причем подчас совершенно дикие и мрачные, задерживаются гораздо лучше, чем слова о любви и милосердии.

Лучшая возможность узнать, что дети думают о вере, о христианской жизни, о Церкви, —  это задавать им каверзные вопросы. Например, спрашиваешь их – как вы думаете, человек, который на Пасху не пришел освящать куличи, может считаться христианином? Половина ответили «нет, не может». Дети в некотором смысле маленькие фарисеи-законники, они очень хорошо знают, что такое правила, особенно, когда нарушают их другие. А дети церковные к тому же часто боятся сказать что-то неправильное «греховное» и всегда «ошибаются» в более строгую сторону.

Например, спрашиваешь их – а если ты уже исповедовал свой грех, а потом снова его совершил, Господь простит, как думаешь? Нет, не простит… Говорю, как же так – вот вы приходите к маме и снова и снова просите у нее прощения, разве она в конце концов не простит (с условием, что ты действительно раскаиваешься)? И вдруг ребенок отвечает – а моя мама не простит, она никогда не прощает… Или десятилетняя девочка спрашивает меня – а правда, что во время месячных  и после них женщина нечистая, скверная? Почему такой вопрос волнует эту девочку???

У детей в головах скопились тонны всякой обрядовой ерунды, а главное не держится. Про Хеллоуин они знают подробно, что это бесовский праздник и кто маску надевает, тот бесов призывает, а Евангелие они не читали. И поверьте, это дети вполне вменяемых родителей, не мракобесов каких. И дети-то хорошие, но вот так – в голове полная каша. И надо эту кашу упорядочить, причем, желательно успеть сделать это до подросткового возраста, чтобы ребенок не впал в крайности – либо в излишнюю мрачность по поводу греховности мира и трудностей жизни, а потом и в мракобесие,  либо в бесшабашное веселье и полный уход из Церкви.

Я не буду рассказывать своим дочерям о том, что женщина спасается чадородием, не стану говорить о главном предназначении женщины в православной традиции, пусть они решают сами. Я хочу, чтобы они выросли хорошими и счастливыми людьми, которые знают, что такое добро и зло, что такое помощь и милосердие, что такое любовь и радость. Про страдания, конечно, тоже расскажу, но ни за что не стану упирать на то, что именно в страданиях и трудностях – высший смысл жизни христианина. Я вообще не желаю своих детей пугать или как-то давить на них. Пусть Встреча произойдет у них тогда, когда должна произойти, а не псевдовстреча, которую я навяжу им своей родительской волей. Пока все, что они делают хорошего (в том числе и ходят в храм), они делают по собственному почину, когда дозревают. Пусть так будет и дальше.

В начале статьи использована фотография Ольги Тарасовой