Когда болезнь становится смыслом жизни

Весть о серьезном диагнозе или постепенное осознание на собственном опыте тех ограничений, которые накладывает жизнь из-за болезни, зачастую если и не повергают человека в бездну отчаяния и уныния, то ставит на эту грань. И даже при стремлении осмыслить место этого симптома в своей жизни в православном ключе существует ряд психологических ловушек, не только не делящих людей на верующих и неверующих, но и приобретающих особый флер в православном сознании. Вследствие того, что эти ловушки очень хорошо ложатся под современную трактовку некоторых постулатов православного учения о страдании, выявить их бывает порой достаточно трудно, что и побудило автора на основании личного опыта и опыта некоторых своих близких знакомых эти ловушки изобличить.

Любого человека осознание болезни как неизменной данности своей жизни в большей или меньшей степени дезориентирует и заставляет чувствовать себя как будто в маленькой лодочке посреди неспокойного океана. Даже если курс, по которому в духовном плане надо двигаться, известен, и присутствует понимание, что лодка не более утлая, чем аналогичные транспортные средства людей, считающихся сильными и здоровыми на данный момент (на данный, т.к. планы даже на ближайшее будущее для человека непостижимы), одним из дезориентирующих факторов может оказаться, как бы странно это ни казалось на первый взгляд, осознание собственной греховности, если человек уходит в него с головой настолько, что забывает и о Божьем милосердии, и о цели Божьего Промысла о творении, и о своих обязанностях перед ближними.

Это беспросветное самоедство в православной обертке отнимает, в отличие от подлинного покаяния, колоссальное количество сил не только на какие-либо конструктивные изменения в духовной жизни, но и на выработку четкого плана действий в отношении лечения, который не всегда бывает ясен с самого начала, особенно если речь идет о сложных случаях. Учитывая, что весть об ухудшении состояния здоровья своего родственника близкие люди воспринимают зачастую не менее остро, чем сам болящий, такое православное самоедство дезориентирует и их, повергая одних в пучину отчаяния, а у других (когда речь идет о деятельных, но нецерковных или малоцерковных людях) вызывая раздражение по отношению к вере.

По учению Православной Церкви болезнь дается человеку в том числе как наказание за грехи, возникая либо как результат определенных физиологических процессов (которые во многих случаях сам человек и запускает своим образом жизни), либо как результат действия злых духов по Божьему попущению. Но наряду с этим известно, что болезнь может быть средством, при помощи которого являются «дела Божии» (Ин. 9:1-3), и что даже наказание дается Богом для исправления человека, а не для того, чтобы человеку сполна воздалось за все его грехи.

По глубокому убеждению автора, основанному на личных наблюдениях и многочисленных примерах из Священного Писания и Священного Предания Церкви, жизнь одного и того же человека может быть примером того, как болезнь может представать и способом вразумления человека, и средством явления Божьих дел, проявляющихся тогда, когда человек внутренне преображается посредством покаяния и честно идет до конца в следовании принципу «делай, что должен, и будь, что будет». Но т.к. примеры событий в жизни, которые нельзя объяснить иначе, как только вмешательством Сверхъестевенного Промысла Божьего, встречаются и в жизни людей, которых Господь вразумляет посредством других скорбей, болезнь следует рассматривать лишь как инструмент спасения, причем инструмент не более важный и значимый, чем другие. Такое понимание болезни открывает гораздо более широкие горизонты для самого болящего, помогая ему избежать сужения понимания его жизненных задач и изменить отношение к себе.

Для того, чтобы раскрыть это утверждение более подробно, ненадолго отвлечемся непосредственно от веры Церкви и рассмотрим его в свете психологии. В силу того, что святостью жизни отличается достаточно незначительное количество людей, для подавляющего большинства в болезни кроется опасность войти и начать вовлекать ближних в знаменитый треугольник Карпмана, характеризующий созависимые отношения. Люди, которых этот треугольник объединяет, могут играть любую из его ролей, однако когда речь идет о воцерковленных людях, специфика религиозного мышления при отсутствии должной критики по отношению к себе создает почву для облечения позиций, присущих играющим (чаще всего, неосознанно) роли Жертвы, Спасателя и Преследователя, в православную форму.

Если человек принимает на себя роль Жертвы, то, влекомый в этот треугольник возникающим на фоне болезни чувством преувеличенной под действием эмоций беспомощности, страхом будущего, растерянностью в новой для него ситуации и описанным выше псевдо-покаянием, отнимающим последние силы для реальных действий, он найдет для себя и Спасателя. Спасатель, путая помощь ближнему, посредством которой должно спасаться христианину, и «спасание», расхолаживающее Жертву и, в итоге, вредящее ей, выгорает в процессе «спасания», т.к. Жертве требуется все больше и больше помощи.

Правда, состояние Жертвы, в случае если она взваливает на себя на почве невротического чувства вины колоссальных объемов молитвенные правила и строгие посты, может и объективно ухудшаться. Позиция Жертвы может также упрочиться и тонким тщеславием, возникающим из аналогии с житиями святых или новоявленных псевдо-святых, культ которых, к сожалению, иногда довольно широко почитается в православной среде, и придающим страданиям Жертвы ореол мученичества. Это ореол часто поддерживается и тем, что человек, занимающий позицию Жертвы, неосознанно провоцирует на проявление агрессии представителей социума, излюбленной ролью которых является роль Преследователя. Их реакция очень хорошо подходит под православную концепцию терпения скорбей, что еще более упрочает Жертву в ее состоянии.

Уставая от бесконечного пребывания в осознании собственной «беспомощности» и греховности, а также от скорбей со стороны Преследователей, Жертва тем временем более или менее часто становится Преследователем по отношению к своему Спасателю, облекая это в форму вразумления либо за не соответствующий ее все возрастающим потребностям объем помощи, либо и за это, и за недостаточное благочестие, если речь идет о нецерковном или недостаточно глубоко воцерковленном или духовном, по мнению Жертвы, Спасателе. Убежденность в злом умысле Спасателя против Жертвы порождается и тем, что выгорающий Спасатель начинает периодически срываться, занимая позицию Преследователя, и Жертва начинает искать новых Спасателей, вовлекая в созависимые отношения еще большее количество людей. Иногда для этого она прибегает к «спасательству», неосознанно стремясь посредством такого «участия» в чужой беде или «беспомощности» завуалировать в т.ч. в собственных глазах свою выученную беспомощность, радикально отличающуюся от объективной потребности в помощи, и привлечь в лице «спасенных» новых Спасателей.

Повторюсь, что чаще всего занятие этих позиций происходит неосознанно, однако выйти из треугольника Карпмана человеку возможно при условии осознания того, в какой роли он туда вошел. Спасателю необходимо разграничить для себя понятия помощи и «спасания» и осознать, что, «спасая» Жертву, он отнимает у нее возможность научиться выживать самостоятельно, чем очень ей вредит, делая ее зависимой от себя. Можно возразить, что существуют очень тяжелые случаи, но в данный момент речь идет именно о беспомощности, несознательно на фоне эмоций или подчас более сознательно на фоне привычки к «спасанию» преувеличенной самим человеком (к слову о тяжелых случаях, следует вспомнить о немалом количестве людей, весьма далеких от роли Жертвы, несмотря на объективную тяжесть своего состояния ).

Преследователю необходимо стать Учителем, причем Учителем, чуждым насилия над личностью даже того человека, который учиться не желает, т.к. научить человека насильно нельзя ничему. Жертве необходимо стать Учеником, но Учеником добросовестным, не только внимающим полезным советам и указаниям, но и самостоятельно честно работающим на то, чтобы ему смогли помочь. Восприятие болезни в качестве такого же инструмента спасения, как, к примеру, деятельная любовь к ближним, и сознательный отказ от преувеличения собственной беспомощности могут быть очень полезны для выхода из треугольника Карпмана и занятия активной жизненной позиции. Сама работа в этом направлении, при условии, что ведется она систематически, и человек искренне старается, обычно достаточно быстро дает первые, пусть даже поначалу небольшие, плоды и воодушевляет, потому что сил, ранее затрачиваемых на депрессивное состояние, оказывается на деле гораздо больше, чем казалось.

Часто наблюдаются положительные изменения и в физическом состоянии болящего, обусловленные не только влиянием состояния психики на самочувствие, но и тем, что выход из роли Жертвы открывает глаза на насущные потребности не только самого человека, но и его ближних, и побуждает к тому, чтобы начать добросовестно лечиться. Избегание неприятных или по каким-либо другим причинам обременительных процедур и нарушение предписанного врачом режима уже рассматривается не как проявление жалости, а то и любви к себе, а как препятствие к излечению либо достижению максимально высокого качества жизни, возможного в конкретной ситуации, и максимально длительному сохранению трудоспособности. Начинает приходить понимание того, что такое ревность не по разуму в вопросах строгости аскезы и объема молитвенного правила, и чем эта ревность опасна для человека, ответственно относящегося к ближним.

Постепенно становится понятным различие между истинным крестоношением и псевдо-крестоношением, что подчас не только освобождает большое количество сил, но и со временем приводит человека к осознанию различия между мнимой жалостью к себе и подлинной потребностью в той самой необходимой для того, чтобы не впасть в ропот, отчаяние и уныние и не сломаться, «чашке чая», о которой говорил прп. Силуан Афонский архим. Софронию (Сахарову) во время их первой встречи. Данный комплекс изменений в сознании человека, в свою очередь, создает прочную основу для того, чтобы изменилось и представление об отношениях Бога и человека – постепенно исчезает вынужденность в восприятии Бога как Спасителя. Бог со временем начинает видеться не как тиран, а как Любящий Отец, дарующий нам определенные жизненные ситуации для того, чтобы мы в них научились чему-то полезному, стали сильнее, открыли в себе силы помогать тем, кто в этом нуждается, и научились уповать на помощь Своим творениям Того, Кто любит нас больше, чем может любить кто-либо в принципе.