Если отключат фейсбук

Ровно сорок лет назад, в таком же декабре был школьный вечер.

Я редко ходил на школьные вечера. И не потому, что не хотелось — ох, как хотелось! Но как поется в старой русской песне, было нечего надеть: семья большая, жили бедно, одевались просто. А на школьные танцы все принаряжались, особенно девчонки — на лугах венки плели, башмачки в руках несли…

Поэтому к обычным подростковым комплексам добавлялся отцовский пиджак не по размеру. Но к этому вечеру мама каким-то образом выкроила из скромного бюджета копейку на пошив новых клешей и шелковой рубашки. Помню волнение, усиливающееся по мере приближения к облупившемуся старому школьному спортзалу. Его большие окна горели в зимних сумерках как факелы средневекового замка, маня тайной и возможностью чуда. Из перегретого жарким дыханием зала иногда открывались большие двери на школьный двор, и тогда клубы белого морозного воздуха вползали в пространство танцпола.

Я опоздал к началу, вечер был в разгаре, девчонки и парни стояли у стены группами, смеялись, что-то обсуждали. Не знаю, что случилось, но, сам того не ожидая, пряча за решительным видом жуткий страх, под прессом любопытных взглядов пошел к ней — самой красивой из параллельного класса, на которую всегда смотрел на переменах.

И чудо свершилось — мы танцевали медленный танец, который танцуем до сих пор, спустя сорок лет, когда никто не видит, под ту же «Звездочку мою ясную». А тогда ей было четырнадцать, мне пятнадцать, и мы не чувствовали под собой земли.

— Тебе нравится вечер? — спросил я, изо всех сил пытаясь басить.

— Да, — отвечала она.

— Тебя проводить сегодня домой?

— А почему ты так заученно говоришь?

Ах, вот оно, сейчас мираж растает, и тыква покатится к выходу…

Нет, не растаяло. Падал снег, мы шли одни по освященной фонарями окраине, и где-то рядом незримо Адамо пел свою песню. Через месяц мы первый раз поцеловались. Вернувшемуся в январе домой в летних туфлях сыну мама оттирала замороженные ступни медвежьим жиром, а он думал о том, что теперь и умереть не жалко. А Люба пристально разглядывала свое лицо в зеркале, думая, что теперь она, возможно, беременна…

И снова декабрь, прошло чуть больше десяти лет. У нас двое детей, квартира со всем, чему в ней положено быть и даже сверх того. Люба давала уроки игры на фортепиано в музыкальной школе, у меня была высокооплачиваемая работа на угольном разрезе. Мы много читали тогда. По вечерам, уложив детей спать, сидели на кухне и мечтали. Из окон верхнего этажа нашей пятиэтажки весь городок был как на ладони.

Мечтали о деньгах. Но в течение пары недель, мысленно перебрав все варианты богатой жизни, объездив все страны, перепробовав все деликатесы, облагодетельствовав всех друзей и родственников, — богатством, увы, мы стали тяготиться.

Переключались на медные трубы. Люба становилась гастролирующим музыкантом, объезжала все страны и континенты с концертами, а я… нет, про это лучше не буду. Поистерлись и медные трубы, а мы как-то незаметно переключились на смысл жизни.

В чем он? И есть ли он вообще, если все кончается смертью? Зачем эта вселенная, которую ты носишь в своей черепной коробке, предназначенной, в конце концов, для бренной земли?

«На этом месте прошу поподробнее», — сказал Господь, и в Любин класс поступила дочь местного священника.

Спустя полгода я оставил свою высокооплачиваемую работу и стал алтарником каменного храма Покрова Богородицы, чудом сохранившегося в нашей провинциальной глубинке. Люба помогала на клиросе. Вот, оказывается, куда могут привести мечты…

Всегда был уверен: родители когда-то решили переехать в этот городок, чтобы я встретился с будущей женой. Но отец Иаков считал по-другому — чтобы прийти в храм.

В алтаре висела небольшая икона святителя Николая, обыкновенная, конца XIX века, в латунном окладе. Отец Иаков считал ее чудотворной. На зимнего Николу, оставшись после Литургии убираться в алтаре, решил поклониться святителю перед уходом. Закончив свои дела, подошел к иконе и опустился ниц с просьбой об исцелении. Тогда не придал этому особого значения, поклонов и просьб в нашей новой жизни было много. Только с тех пор я забыл о глазной болезни, которая мучила меня с детства.

В декабре 89-го владыка Хризостом (ныне митрополит на покое) рукоположил меня во диакона, а через месяц во священника.

Выросли и разъехались дочери и сыновья, кое-кто из них уже растит своих потомков. Если завтра отключат фейсбук, интернет, телевизор, у нас не будет проблем. Мы снова вернемся в декабрь и будем мечтать. Начнем с богатства…

Священник Александр Белый-Кругляков, блог в фейсбуке.