Армен Григорян. В поисках родного Катманду

Для тех, кто взрослел в конце прошлого века, «Крематорий» — это не просто одна из культовых рок-групп, это музыка детства. «Мусорный ветер» свистел в ушах, нам хотелось познакомиться с «Безобразной Эльзой» и отведать «клубнику со льдом». При всей мрачности текстов, песни Армена Григоряна оставляли надежду, что даже в темном мире можно найти свое счастье. Сегодня бессменный лидер группы «Крематорий», отец четверых детей Армен Григорян рассказывает нам о своем отношении к алкоголю, о настоящих друзьях и о творчестве как стиле жизни. 

— Армен Сергеевич, группе «Крематорий» в этом году исполняется 30 лет. Группа тогда и сейчас – это разные истории? Что-то сохранилось с тех времен, когда вы начинали?

— Конечно, многое изменилось, даже я изменился. Если взять меня совсем молодым, то я был почти как юный маркиз де Сад: и увлечения, и образ жизни были очень хиповые. Мы были очень амбициозные, и я никогда не думал, что в результате стану таким – некурящим, практически непьющим и почти вегетарианцем. Конечно, сейчас я пишу другую музыку, потому что, когда меняешься изнутри, меняется и окружающий мир. А я  поменялся очень сильно. Например, раньше меня интересовали путешествия, чтобы картинки мелькали, как в калейдоскопе, а сейчас, наоборот, более интересно созерцание, причем долгое. Сейчас у нас вышел новый альбом, «Чемодан Президента» — он как раз и зафиксировал вот это мое сегодняшнее состояние. Не то чтобы это было какое-то новое  мировоззрение, а, скорее, настроение. Собственно говоря, по альбомам можно определить, как оно менялось.

 — Как Вы себя чувствуете в этом новом состоянии «детокса»?

—  Думаю, пора бежать к психиатру.

— Почему?

— Странно, что я как-то так, совсем изменился. Это доставляет мне удовольствие, но я иногда не могу это совместить с рок-н-роллом. Такое ощущение, что происходит раздвоение личности: вы становитесь каким-то другим только на сцене, потому что начинаете жить в том мире, который создали. Вы, как экскурсовод, начинаете показывать экспозиции прошлого и будущего, а потом все заканчивается. То есть, мы с группой пришли к форме некоего спектакля, когда актер приходит, перевоплощается, отыгрывает представление, а потом надевает шубу, шапку и направляется жить.

— Если я Вас правильно поняла, то раньше в жизни и на сцене Вы были одинаковым, безбашенным лидером рок-группы, а сейчас на сцене Вы играете роль рокера, а в жизни Вы совсем другой?

— Да, Вы правильно сформулировали. Так все и происходит.

 — Скажите, а чем были спровоцированы такие радикальные изменения в жизни?

— Сначала у меня стала возникать очень острая восприимчивость к запахам, особенно к запаху табака. После длительных гастролей его невозможно было вытравить из одежды. Если раньше я курил сам, где хотел, то сейчас меня раздражают люди, которые курят рядом со мной, особенно те мамаши, которые любят курить при своих собственных детях. Я не мучился – я затушил сигарету и после этого некоторое время курил еще сигары, пытаясь найти какой-то аромат табака, смысл в этом процессе, но понял, что его просто не существует, и полностью отказался от курения без душевных страданий.

Потом, как только я отказался от курения, это сразу же отразилось на алкоголе. Я не заставляю себя, нет.  Мне кажется, что это происходит легко только тогда, когда ты осознаешь, что делаешь. Бесполезно «бросать ради бросания», но можно отказаться от чего-то ради себя.

 — Как Ваше окружение, друзья восприняли такой отказ от алкоголя, курения? У Вас не было проблем с тем, как и в какой компании проводить досуг?

— Я, честно говоря, уже устал от того круга друзей, где алкоголь стал преобладающей силой. Если раньше мы встречались, и выпивка была сопровождением приятного разговора, то в какой-то момент это превратилось в убойную силу, когда после третьего-четвертого бокала люди просто падали. И никакого интереса такая «дружба» уже не вызывает.

Но это не значит, что я совсем отказался от алкоголя. У нас в райдере всегда была прописана водка, потому что, на наш взгляд, это самый чистый напиток. Мы устали от виски, от этих всех текил и джинов. И вчера мы тоже с ребятами выпили по чуть-чуть, по 50 г, но продолжать не стали. Просто нет желания доводить себя до «убитого» состояния. Но зато я с удовольствием пью вино. Мне нравятся вина определенных сортов, в основном, красные, из Нового Света, и при этом чувствую себя прекрасно, у меня нет похмелья, и я получаю удовольствие от напитка. Теперь я понимаю, почему виноделию несколько тысяч лет. Важно ощущать вкус напитка, а не кривиться, стараясь быстрее закусить.

 — Вы боитесь терять друзей? Если возникает такая ситуация по жизни, когда Вы понимаете, что тот человек, с которым Вы шли, допустим, 10-15 лет, уже Вам не близок, ваши пути в какой-то точке расходятся — Вы легко расстаетесь с ним?

— У меня есть друзья, которые никуда не денутся. Они  как были со мной, так и есть, и даже не было такой ситуации,  которая могла бы нас разлучить. А что касается друзей-собутыльников…Они приходили, уходили… Самое страшное, когда друзья, к которым ты относишься достаточно тепло, вдруг становятся алкоголиками. Иногда родители отказывались от них, а я пытался найти врачей, устраивал их на лечение, многие до сих пор живут, потому что в свое время я смог их уговорить лечь в больницу.

А что касается музыкантов, то здесь, напротив: да, мы – коллеги-профессионалы, мы зарабатываем этим на жизнь, поэтому здесь первоначально должны быть профессиональные отношения, которые могут продолжаться, пока мы интересны друг другу. А когда понимаешь, что ты написал музыку, а музыканты не могут ее сыграть, поскольку превратились в рабов собственных штампов, — то приходится с людьми расставаться. У нас это было несколько раз. Были четыре периода, когда в группе происходила полная «смена караула».

 — Расскажите про друзей, которые сопровождают Вас всю жизнь, – какие они?

— У меня есть несколько друзей, с которыми, может быть, мы не так часто сейчас встречаемся, но иногда вы не можете рассказать о каких-то вещах своей женщине, детям, и в такой момент важно, чтобы был человек, с которым вы можете поделиться самым сокровенным. Когда у вас вдруг возникают мизантропические настроения, скажем, вы не можете жить в этом городе, в Москве… Мне звонят мои приятельницы, друзья и говорят со мной. Я понимаю, почему они мне звонят – потому что это очень сложно объяснить другим. Нужно вместе вырасти, понять, что это такое – твое  Катманду, как это Катманду изменилось, и тогда становится понятно, почему они хотят уехать в Таиланд, на Гоа, и не возвращаться больше сюда. Почему их раздражают  плюющие и сморкающиеся люди на улицах, подростки с пивом, грызущие семечки. Все это в результате переходит в некую душевную травму, потому что вы живете в городе, который вы когда-то любили, и вдруг вы понимаете, что здесь жить уже невозможно, вас что-то раздражает. Чтобы не ходить к психотерапевту, лучше пойти к собственному лучшему другу и с ним за бутылочкой обо всем поговорить. Это помогает. То есть вы находите некую родственную душу. Вряд ли вы найдете ее у психотерапевта или у человека, который недавно с вами познакомился.

 — Скажите, какое место в жизни у Вас занимает семья?

— У меня было несколько семей, я несколько раз был женат, и все отношения с дамами строятся, конечно, через детей. Я рад, что у меня есть дети, которые действительно меняют смысл жизни. Если я без этого обернулся бы назад, то мне было бы тяжело, конечно. Мои жены – это девушки, которые изменили меня, которые действительно стали мне очень близки и от которых есть дети. Это очень важно – иметь вот такой набор.

Последняя моя семья – гражданская, и мы пока не планируем детей. Нам хватает того, что у нас уже есть. Мы просто наслаждаемся друг другом и жизнью.

 — Какое место в жизни для Вас занимает любимая женщина? Она включена в общий список вместе с друзьями и работой, или это совсем отдельная история?

— Нет, они никак не связаны. Я недавно прочитал, что на Марс лететь очень опасно, потому что это, во-первых, очень долго; во-вторых, в замкнутом пространстве могут возникнуть огромные психические проблемы, вплоть до смертоубийства. И я подумал: «С кем бы я полетел?» Конечно, я бы выбрал любимую женщину. С ней можно помолчать. Она не действует на нервы. А когда я начинаю какие-то разговоры, то они носят не агрессивный характер. Это очень важно.

— Какую женщину Вы сейчас выбираете? Помимо того, чтобы она не действовала Вам на нервы, что Вы ждете от нее?

— Естественно, нужен какой-то определенный интеллектуальный уровень, который позволяет вам жить, совмещать секс и просто бытие. Вот это самое главное – найти правильный баланс.

 — Армен Сергеевич, Вы отец четверых детей. Разница в возрасте между уже взрослым сыном и младшей дочерью – 13 лет. Вы можете сравнить себя как отца тогда, с первенцем, и сейчас?

— Для дочерей я, наверное, лучший отец, чем для сына, потому что я, честно говоря, не очень активно участвовал в его воспитании. Он блестяще закончил школу –  с медалью, сам поступил в институт. С самого начала у него была определенная самостоятельность, которой у меня в детстве не было. А я ему не мешал.

Я сыну совершенно не помогал ничем, кроме как советом. Он сам добился всего в жизни. Я думаю, что это правильно. Сейчас и дочь моя устроилась на работу. Я, конечно, мог позвонить своим друзьям, знакомым, чтобы устроить ее на работу юристом, но она сама написала резюме, поступила на работу. Это сейчас очень ценно. Мне кажется, нужно с самого начала воспитывать детей таким образом, чтобы они пробивались в жизни самостоятельно. Мы не можем их опекать всю жизнь, у них должно быть нечто капиталистическое внутри, хотя в бы в небольшой степени, потому что общество сейчас такое. Желательно, чтобы они думали своими мозгами. Как только вы начинаете гладить их по головке, стелить им дорожку, то тут же начинается расслабон. В принципе, потом они будут об этом очень сильно жалеть.

Самое главное, чтобы ребенок был воспитан правильно.

— Что для Вас правильное воспитание?

—  Есть совершенно глупая фраза: «в этой жизни нужно попробовать всё». Не нужно пробовать всё, потому что в химической таблице элементов есть многое из того, что пробовать нельзя. Вы же никогда не будете пробовать дерьмо – потому что и так понятно, что это такое. То же самое относится и к наркотикам. Очень много примеров в жизни было, когда мои очень хорошие приятели, достаточно умные люди, превращались в кратчайшее время практически в растения. Самое главное – уберечь детей вот от этого.

— Вы очень многое в жизни попробовали, увидели, испытали… Вам свойственно сожаление? Не думаете  — «эх, если бы я тогда знал»?

— Это, в основном, касается отношений между людьми. Что касается профессии, я не думаю, что я что-то изменил бы. Это был очень насыщенный путь, получилось так, что мы в несвободном обществе все-таки нашли некую свободу. А вот отношения с людьми – да, как правило, было… Те обиды, которые я когда-то кому-то наносил,  — это все было сделано по глупости. Иногда кажется, что всегда будешь ходить по этой земле, что можешь изображать из себя Наполеона, что ты способен подавлять людей просто потому, что у тебя есть то, чего нет у них. Нужно обязательно иметь какой-то стоп-кран, иначе это все превращается в снобизм. Мне кажется, что это была самая главная моя ошибка: никогда нельзя смотреть на людей свысока.

— Я знаю, что Вы пишете картины. Раньше в интервью Вы говорили, что никому не покажете свои работы, это только для себя и самых близких, а сейчас они доступны для просмотра в интернете, у Вас была персональная выставка, вышел альбом с репродукциями. Как Вы относитесь к себе как к художнику? Какое место живопись занимает в вашей жизни?

— Все, что касается рисования, возникло под влиянием друзей-художников. С музыкантами дружить очень сложно, а с писателями, художниками у меня получалось всегда очень легко. И я, естественно, проводил очень много времени в мастерских. Мы выпивали, иногда рисовали вместе, веселились, как могли. Поэтому рисовать я начал естественно и легко. Это то же самое, что попасть в другую языковую среду: через некоторое время начинаешь говорить на этом языке, может, не особо грамотно, но тебя понимают. То же самое было и с живописью. Мои приятели сказали: «Давай сделаем твою выставку». Посмеявшись немножко, говорю: «Пожалуйста, только так, инкогнито. Представляйте мои работы на худсовет, если они пройдут – то я согласен».

Худсовет одобрил и отобрал картины, и две недели в Доме Художника на Крымском валу проходила выставка. Это было крайне смешно, потому что я действительно не отношусь к живописи серьезно. Это хобби. Чтобы не заниматься постоянно музыкой, нужно на что-то отвлекаться. Это то же самое, как собирание открывалок и дегустация вин. Хотя на той выставке была книжка отзывов, и я до сих пор благодарен заслуженным и народным художникам, которые оставляли в ней очень трепетные записи.

Я потом понял: хорошо, если это имеет право на существование, я никого не пытаюсь ни в чем убедить, но вы можете это посмотреть. Я не претендую на роль художника, а просто считаю, что могу попытаться изобразить свое настроение — как в музыке с помощью нот, так и с помощью кисти на холсте. Просто настроение. Но не смотрите внимательно, как я кладу мазок. Самое главное, если вы видите образ, чувствуете настроение этой картины ­– это самое главное, что я вам хотел донести, и всё, на этом жирная точка. Я иногда сейчас рисую, но это просто продолжение каких-то музыкальных мыслей, которые я абсолютно не способен изобразить в песне. Просто в любом песенном жанре необходим язык, а язык живописи универсален, он понятен абсолютно всем людям, независимо от национальности, расовой принадлежности и языка, на котором они говорят.

— Вы всю жизнь занимаетесь музыкой. Насколько сейчас это для Вас профессия, насколько – творчество?

— После того, как я поэкспериментировал над компьютерами и издал несколько альбомов, которые были «отклонением в сторону», я понял, что не стоит пытаться что-то делать, если нет идеи. Я иногда слушаю наших музыкантов, которые выпускают ежегодно, а иногда и по два-три альбома в год, и мне непонятно, что они хотят сказать. Это высосанные из пальца вещи, выпущенные для того, чтобы создать информационный повод. Я считаю, что для творчества очень важно научиться терпеливо ждать, пока придет идея. У нас было шесть долгих лет, пока не получился «Амстердам». Но я получил за «Амстердам» грамоту и награду «за лучший альбом 2008 года». Я подождал еще некоторое время, когда появились идеи, и получился «Чемодан Президента».

Я считаю, что ожидание необходимо, особенно для человека, который очень долго находится в творчестве. Нужно время, для того чтобы осознать свое место, и ни в коем случае не опираться на старые песни. Не наступать на те же самые грабли, не заниматься автоплагиатом. Это очень сложно, но это единственно правильный путь в творчестве. Если получится, я, конечно, хотел бы вернуться к музыке как к хобби, и давать концерты только тогда, когда я сам этого хочу, ни в коем случае не превращать их в гастрольные туры.

Сейчас с ужасом смотрю на 30-летие и на список городов, куда мне придется поехать. Все промоутеры говорят: «Давайте сделаем 17 концертов по стране. Давайте по Сибири 30 концертов». После третьего или четвертого концерта вы уже мало что соображаете и не можете играть этот спектакль. Все затерто, замылено, вы просто, как робот, выходите и что-то поете. Я хотел бы, чтобы музыка опять стала хобби. Но для этого нужно где-нибудь добыть слитков 20 золота, и больше ни о чем не думать.

— Что Вы чувствуете перед концертом? Волнуетесь перед выходом на сцену?

— Нет, я не волнуюсь. Самое главное, самое страшное – это ожидание. Любой музыкант настроен на концерт, как ракета перед стартом, и чем дольше этот старт, тем ему тяжелее. И сам полет должен быть молниеносным. Необходимо ощущать комфорт на сцене – всё, тогда уже вы действительно находите волну, на которой проходит весь концерт.

 — У «Крематория» есть блок песен, на которые зал реагирует всегда: «Безобразная Эльза», «Катманду», «Маленькая девочка»… Как Вы составляете программу выступления? Ведь у Вас есть новый материал, новые песни, а публика каждый раз кричит: «“Кошку” давай!» Бывают ли у Вас выступления, состоящие только из новых песен?

— З это нас могут так и побить. Ведь если я пришел на  Rolling Stones или на Маккартни – на старые группы, я хотел бы услышать то, что у меня в голове засело на всю жизнь. Поэтому «классику» в программу включать надо, потому что это, в первую очередь, уважение к публике.  Второе — то обстоятельство, что песни живут так долго. Поэтому как автор, как Наполеон, у которого есть войско, вы с большой симпатией и уважением относитесь к старой гвардии, потому что они для вас слишком много сделали. Они открыли много дверей, вы должны к ним относиться с уважением. Хотя я прекрасно понимаю, что я раб этих песен.

Знаете, если вы написали Yesterday, вы будете мучиться всю жизнь. Может быть, так и было бы правильно – каждый раз выдавать что-то новое, и старое просто быстро забывалось бы. Но, если песни живут сами по себе, то вы не можете им мешать. С другой стороны, правильно, если у вас появляется что-то новое и эта старая гвардия постепенно пополняется. Очень важно, если вы с годами можете создать еще что-то новое – значит, творчество существует. Если этого нет, то тогда группа Eagles.

Беседовала Вероника Заец