Жизнь, похожая на пьесу. История Катюши С.

Литературоведы, пишущие о творчестве Льва Николаевича Толстого, в частности, о его знаменитой драме «Живой труп», идущей на сценах всего мира, обязательно упоминают людей, ставших прототипами героев пьесы, — Николая Гимера, его жену Екатерину, второго мужа Екатерины Степана Чистова. Но что скрывается за этими именами? Какой была Екатерина? Как она жила? И как получилось, что жизнь хорошенькой благовоспитанной московской барышни превратилась в криминальную драму, где нашлось место и зловещей проруби на застывшей Москве-реке, и подложному письму в кармане утопленника, и неожиданно воскресшему «трупу», и шокировавшему воображение российских обывателей скандальному факту двоемужества?

… Катюша росла в бедной московской семье офицера-прапорщика Павла Симона. Видимо, их далекие предки были выходцами из Франции или Швейцарии, и примесь французской крови придавала расцветающей на глазах девушке — миниатюрной блондинке с красивыми выразительными глазами — особый шарм. Отец рано умер, и мать Катюши, Елизавета Антоновна, женщина волевая и твердая, поспешила пристроить восемнадцатилетнюю дочь замуж. Как ей казалось, очень удачно. О любви к будущему мужу со стороны Катюши речь не шла. Главное, что жених был достойный — дворянин Николай Самуилович Гимер, из обрусевших немцев, небогатый, но имевший постоянное место службы при железной дороге и внешне привлекательный.

Через год после свадьбы, в 1882-м, родился сын, названный в честь отца Николаем. Жить бы да радоваться, но не тут-то было. У Николая Самуиловича, в общем-то, человека неплохого и по-своему любившего Катюшу, обнаружился очень серьезный недостаток — он пристрастился к выпивке. Все чаще он возвращался домой нетрезвым, обдавая жену отвратительным запахом перегара и дешевого табака, и валился, не раздеваясь, на кровать. Наутро Гимер клялся и божился перед иконой, что это в последний раз, а потом все повторялось снова и снова. Николай Самуилович почти перестал появляться дома, опустился до кабаков и притонов и в конечном итоге потерял службу. Мать Катюши, состоявшая в переписке со Львом Николаевичем Толстым, попросила у него совета. Писатель откликнулся, не подозревая, что спустя десятилетие девушка, которую он пытался наставить на путь истинный, станет прообразом героини его пьесы. Что же посоветовал Толстой? Терпеть, покориться… Но Катюшу такое решение совершенно не устраивало. Она ушла от мужа.

Они с сыном остались без средств к существованию, мыкались по съемным углам и подвалам, голодали. Долго так продолжаться не могло. Отдав Колю на воспитание дальним родственникам, Екатерина поступила на акушерские курсы и в качестве акушерки устроилась на большую текстильную фабрику — известную мануфактуру «Рабенек» в тихом подмосковном городке Щелково Богородского уезда.

Случайная встреча со Степаном Ивановичем Чистовым, из местных крестьян, служившим в конторе фабрики, перевернула ее жизнь. Исстрадавшаяся, измученная Екатерина почувствовала, что теперь у нее появилась опора, что открылась новая страница в ее жизни, которая непременно принесет ей счастье. Степан Иванович, человек умный, надежный и предприимчивый, оказался прекрасным семьянином и, что называется, носил Екатерину Павловну на руках. Он был интеллектуалом, любил порассуждать на высокие темы. Но как жить с ним «во грехе»? Этого Чистовы, довольно строгие в вопросах религии и морали, не одобряли, хотя Екатерина всем очень нравилась: открытая, светлая, доброжелательная, готовая помочь, со спокойным и ровным характером. Да и ей самой, неразведенной жене другого мужчины, было не по себе.

Степан Чистов

Официально расстаться с Гимером ей не удалось. Московская духовная консистория в расторжении брака отказала, хотя Николай Самуилович давал Екатерине Павловне развод и был готов признать свою вину в распаде семьи. И тогда у Екатерины Павловны созрел очень рискованный план…

Николая Самуиловича Екатерина разыскала в одной из московских ночлежек. Грязный, опустившийся, заросший неопределенного цвета щетиной, он ничем не напоминал человека, за которого она когда-то вышла замуж. Как многие пьяницы, он был незлобивый, в чем-то добрый, а попросту говоря, бесхарактерный. Его не пришлось долго уговаривать. Гимер согласился на необычное предложение Екатерины, лишь бы его оставили в покое. А предложила ему Екатерина Павловна исчезнуть, и не просто исчезнуть, а пропасть насовсем, то есть… умереть. Конечно, не в буквальном смысле. Достоверно инсценировать самоубийство — вот каков был ее план. Она продумала все детали жуткого спектакля. Оставить у проруби на замерзшей Москве-реке одежду, документы и отправить жене прощальное письмо.

«Многоуважаемая Екатерина Павловна, последний раз пишу Вам, жить я больше не могу. Голод и холод меня измучили, помощи от родных нет, сам ничего не могу сделать. Когда получите это письмо, меня не будет в живых, решил утопиться. Дело наше можете прекратить. Вы теперь и так свободны, а мне туда и дорога», — на каком-то замусоленном листке выводил Гимер под диктовку жены свою «предсмертную» записку. Письмо Гимера, полученное по почте, Екатерина сама потом отнесла в полицию.

… — Это он! Мой муж! Николай Самуилович Гимер!

Екатерина Павловна едва держалась на ногах, когда 27 декабря 1895 года в полицейском участке ей предъявили для опознания тело неизвестного мужчины. Неизвестного еще живым вытащили из проруби на Москве-реке. Он умер, не приходя в сознание, через десять минут после того, как его доставили в участок. Опознанный труп выдали Екатерине. Она похоронила «мужа» на Дорогомиловском кладбище, без отпевания, за церковной оградой, как самоубийцу, и получила так называемый «вдовий вид». Будучи теперь честной вдовой, Екатерина Павловна смогла, наконец, обвенчаться с любимым Степаном Ивановичем и стать его законной супругой. Венчание состоялось в маленькой Никольской церкви в селе Жегалово. А Николай Гимер в это время продолжал пить горькую, затерявшись в трущобах Москвы.

Как же надеялась Екатерина Павловна, что все останется в тайне, и она начнет новую, счастливую жизнь с бесконечно любившим ее мужем! Кто вспомнит о несчастном бездомном пропойце, утопившемся с горя в реке? Но беда была в том, что Николай Самуилович не сумел доиграть взятую на себя роль до конца. Выйдя из длительного запоя, Гимер объявился в Петербурге и зачем-то решил выправить себе новый паспорт. Видимо, не терял надежды пристроиться куда-нибудь на службу. Он отправился оформлять документы, совершенно не подумав, к чему это может привести. Естественно, его личность была установлена. Разразился неслыханный скандал, и на супругов Гимер завели уголовное дело. Екатерину обвинили в двоебрачии, а Николая — в преступном сговоре и пособничестве жене. И началось…

О деле, разбиравшемся в уездном центре Богородске, а затем в Московском окружном суде в 1896 году в России не упоминал только ленивый… Сидя перед зеркалом, Екатерина Павловна непроизвольно вздрогнула, вспомнив об этом. Грубости следствия. Бесцеремонное любопытство публики. Пикантные подробности «сексуального скандала», кочевавшие по страницам газет и смаковавшиеся на все лады. Жуткий призрак сибирской каторги, отчетливо замаячивший перед ней и в последний момент замененный годом тюремного заключения. Но и в тюрьме, слава Богу, не пришлось сидеть благодаря заступничеству знаменитого юриста Анатолия Федоровича Кони, глубоко неравнодушного к женской доле. В срок Екатерине Павловне засчитали работу акушеркой в тюремной больнице во время следствия.

С подачи Кони министр юстиции Николай Валерианович Муравьев написал Николаю II записку с просьбой о смягчении приговора Московской судебной палаты, вынесенного супругам Гимер, и император удовлетворил ходатайство своего министра.

Дом Чистовых

Не обошлось и без взяток. У Степана Ивановича деньги были — вместе с братом он содержал в Мещанской слободе Щелкова мыловаренную фабрику, и чтобы вызволить Екатерину, средств не жалел. Так что сибирских этапов в компании преступников Екатерине Павловне удалось избежать, иначе ее давно бы уже не было на свете. Тогда она выглядела так, что краше в гроб кладут. Тягот пересылки в Енисейскую губернию и каторжных работ она, больная, измученная, истерзанная, страшно исхудавшая, превратившаяся в тень, просто не выдержала бы. А преданный Степан Иванович и в Сибирь готов был за ней последовать.

Судебные страсти и газетная шумиха постепенно затихали, жизнь входила в свою прежнюю колею. Семейное счастье ничем не омрачалось, но столь желанный покой оказался иллюзорным. Екатерину Павловну вновь поджидали испытания.

Когда в 1900 году в газете «Новости дня» появилась заметка о новой пьесе Льва Николаевича Толстого, созданной на основе нашумевшего судебного дела супругов Гимер, в прихожей его дома в Хамовниках раздался звонок. На пороге стоял взволнованный юноша, невысокого роста, сероглазый, с белокурыми кудрявыми волосами, в форме учащегося 1-й Московской гимназии.

— Очень прошу Вас, Лев Николаевич, от имени моей матери, не публикуйте драму. Надо мной издевается вся гимназия, но я как-нибудь стерплю, а вот маму жалко. Она столько страдала. О ее деле почти уже забыли, а сейчас все всколыхнется с новой силой. Вдруг маму посадят в тюрьму?

Вскоре последовал еще один визит. К Толстому явился сам «живой труп» — Николай Гимер — с просьбой найти ему хоть какую-то работу. С помощью прокурора Тульского окружного суда, добрейшего Николая Васильевича Давыдова, от которого Толстой в свое время и узнал подробности дела, эта просьба была выполнена.

Свое обещание не печатать пьесу Лев Николаевич сдержал. «Умру — тогда играйте», — ответил он Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко, просившему разрешения поставить новую пьесу в Художественном театре. Драма была напечатана в 1911 году, лишь после смерти Толстого, а потом состоялась знаменитая премьера «художественников». Новая пьеса заняла ведущее место в репертуаре сотен театров по всей России. И опять Екатерина Павловна сделалась притчей во языцех.

За ней охотились падкие на сенсации журналисты, зачастившие в Щелково. Но вместо «роковой героини» судебных хроник они видели перед собой маленькую, располневшую женщину с добрым морщинистым лицом, ничем не похожую на «сексуальную революционерку», не побоявшуюся посягнуть на моральные устои общества и официально имевшую двух мужей. Она сетовала корреспондентам на то, что постановка пьесы и связанное с ней извлечение из архива давно забытого дела ее страшно огорчает и нервирует. А что еще она могла им сказать? Нервы у Екатерины Павловны, действительно, были порядком расшатаны. Чуть что, она начинала плакать и просила оставить их со Степаном Ивановичем в покое. Нет, покоя ей не видать. Остается только мужественно сносить все пересуды, сплетни и слухи, обраставшие новыми подробностями. И при жизни, и даже после смерти.

Фабрика Чистовых

… Екатерина Павловна очнулась от тягостных воспоминаний. Неужели все это произошло с ней? Просто не верится. Но и действительность была не лучше. Шел 1930 год, и ее единственный сын был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности, на этот раз как германский шпион.

Юному гимназисту, добившемуся встречи с великим писателем, чтобы защитить свою мать, было суждено стать видной фигурой русского революционного движения, экономистом и публицистом, известным под псевдонимом Н. Суханов. После окончания гимназии он учился в Париже, в Высшей школе общественных наук, слушал лекции Ленина, Мартова, Троцкого, Чернова. Потом поступил на экономический факультет Московского университета. Со своей женой, профессиональной революционеркой Галиной Константиновной Флаксерман, прожившей долгую жизнь и умершей в Москве в 1958 году, он познакомился, отбывая ссылку в Архангельской губернии. Жить в столице им запретили, и они поселились на окраине Петербурга. Именно в их квартире на первом этаже многоэтажного доходного дома № 32 на набережной Карповки в 1917 году состоялось историческое заседание большевистского ЦК. Инициатива предоставить для этого свою квартиру принадлежала Галине, активной большевичке. Николай же, стоявший на позициях меньшевиков и не разделявший убеждений жены, что не мешало их семейному союзу, в тот день уехал из города. Не знать о готовящемся заседании он не мог и ушел нарочно, предоставив решать все вопросы без него.

…Под потолком комнаты горела большая лампа с белым матовым абажуром. Чтобы свет от нее не падал во двор, единственное окно завесили плотным одеялом. К десяти вечера, под покровом тьмы, в квартиру Суханова стали постепенно стекаться участники заседания, соблюдая все правила конспирации.

— Яков Михайлович, а кто этот незнакомый старик? — встревоженно спросила Александра Михайловна Коллонтай у распоряжавшегося всем Свердлова.

Им оказался не кто иной, как Владимир Ильич Ленин, переодетый и загримированный до неузнаваемости — в седом парике, без усов и бородки.

Прения завершились далеко за полночь. Десятью голосами против двух было принято решение о подготовке и начале вооруженного восстания в Петрограде.

После революции Николай Суханов работал в области экономики — и на Урале, и в Москве, и за границей. Современникам запомнился его европейский вид: изысканные манеры, элегантное габардиновое пальто, серая фетровая шляпа, пенсне. И вдруг аресты… В марте 1931 года его арестовали по процессу Союзного бюро ЦК меньшевиков. Потом арестовали снова…

Екатерина Павловна, пока была жива, как могла, пыталась спасти сына. Работая машинисткой в Щелковском исполкоме, обращалась в различные инстанции, писала прошения, подавала апелляции, но безуспешно. Она боялась, что арестуют и ее, и не без оснований. Разве могла она, в прошлом скандально знаменитая, раскулаченная вдова фабриканта, пусть местных, щелковских, масштабов, но все же владельца производства, остановить раскрученное колесо адской машины истребления? И разве мог Сталин простить Суханову, что в своих знаменитых «Записках о русской революции», изданных во многих странах мира, он назвал «великого вождя и отца всех народов»… «серым пятном, иногда маячившим тускло и бесследно»? Этими словами Николай Суханов-Гимер подписал себе смертный приговор, который был приведен в исполнение в Омске в 1940 году. Его матери к тому времени уже давно не было в живых.

…В дверь постучали. Екатерина Павловна пошла открывать. Вошла Юля, племянница и крестница мужа, дочь его родного брата Алексея. Алексей Иванович Чистов был личностью незаурядной. Староста села Жегалово под Щелковом, депутат IV Государственной думы от крестьян, вошедший во фракцию прогрессистов, он пользовался всеобщим уважением. А в марте 1917 года лично сопровождал Великого князя Николая Николаевича в Ливадию. После революции и национализации мыловаренного производства Чистовых он продолжил дело своих братьев, но уже в Москве, на фабрике «Свобода».

Алексей Чистов с женой

Екатерина Павловна была как-то по-особому расположена к племяннице. Возможно, потому что им со Степаном Ивановичем Бог детей не дал, а с сыном, всецело поглощенным революционной деятельностью, они виделись редко. Юля была самым близким для нее человеком. Она часто навещала Екатерину Павловну, помогала ей по хозяйству и слушала ее рассказы о прошлом. Она знала многое. Даже о том, что в потайном ящичке туалетного столика на всякий случай припасен яд — цианистый калий, убивающий мгновенно. Зачем он Екатерине Павловне, племянница не спрашивала. Юля не торопилась выходить замуж (она так и осталась старой девой) и всю свою любовь и сочувствие отдавала тете, прожившей бурную и непростую жизнь. Жизнь, похожую на пьесу, точнее, на криминальную драму с трагическим финалом. И, может быть, поэтому, вызвавшую на свет пьесу, так похожую на ее жизнь. Все переплелось, и трудно сказать, где правда и где вымысел, где начало и где конец…

Екатерина Павловна любила делать Юле подарки — то кольцо, то бусы, то часы. Но все это было в прошлой жизни, когда она не нуждалась. На этот раз она приготовила для нее изящный темно-синий альбом с собственноручно вклеенными семейными фотографиями. Тетя и племянница неторопливо пили чай с кусочками колотого сахара. Момент прощания почему-то затягивался.

— Возьми еще что-нибудь на память обо мне.

Екатерина Павловна обвела взглядом убогую комнатку, где стояла лишь самая необходимая и порядком обшарпанная мебель. Это жилье в деревянном домишке на Воронке, железнодорожной станции на окраине Щелково, ей выделили после смерти Степана Ивановича. Он неосторожно поднял что-то тяжелое и надорвался. Его похоронили на жегаловском кладбище, в ограде, где лежали все Чистовы, справа от алтаря Никольской церкви и практически напротив входа в собственный дом. Дом, где прошло так много счастливых, радостных и невозвратных дней, где была большая библиотека и висело много картин… Взгляд Екатерины Павловны скользил по голым стенам, пока не наткнулся на стоявшие перед ней фарфоровые тюльпаны.

— Вот пудреницы, больше у меня ничего не осталось.

Юля собралась уходить.

— Наверное, мы видимся в последний раз, — вдруг произнесла Екатерина Павловна.

— Почему? Что вы такое говорите?

Екатерина Павловна промолчала.

Пришедшие за ЧСИР (членом семьи изменника Родины) Чистовой-Гимер сотрудники НКВД обнаружили ее в кресле без признаков жизни. Вскрытие показало отравление цианистым калием. Место ее захоронения неизвестно. То ли она, став безымянной, все-таки упокоилась в семейной ограде Чистовых, рядом со Степаном Ивановичем, то ли где-то в другом месте — точно не знает никто.