Заседание 113. И будет нам счастье…

Доброй пятницы, дорогие сёстры, с наступающими выходными всех, кто приносит пользу государству на государственных рабочих местах, остальных — как получится.

Православных — с началом Рождественского поста.

Должна признаться, что первоначально хотела я написать статью про японского бога и систему Станиславского, но в процессе обнаружилось, что вещь получается остросюжетная, и я лучше не буду. Ибо за японского бога меня прибьёт дорогая редакция, а за Станиславского — все, кто любит драматический театр. В общем, очень много людей начнёт пост с убийства, а это нехорошо, даже если за дело. Поэтому в другой раз.

А сегодня проведём время благочестиво, в размышлениях о своих грехах. И начнём, пожалуй, с корня всех зол, каковой, по мнению части святых отцов, есть зависть.

Ну, а поскольку заседаем мы с вами виртуально, то про виртуальную зависть и поговорим.

Вот поведайте мне, сёстры, как на духу: а не приходилось ли вам, читая статьи про успешных бизнесменов, счастливых многодетных матерей, девятилетних лауреатов Международного конкурса Чайковского и так далее, ощутить в себе неблагочестивое желание взять что-нибудь тяжёлое и этим тяжёлым сломать что-нибудь ни в чём не повинное? А потом пойти и убиться об стену?

Да ещё как!

Теперь грех номер два, для продвинутых: а не пытались ли вы неблагочестивые те движения души усилием воли претворить в благочестивые? Ну, то есть вот только что хотели об стену — непонятно кого, то ли себя, то ли автора статьи, то ли правительство подлое (нет, не героев статьи, про них с самого начала ясно, что здесь что-то не так), а потом, помедитировав часиков 48 на тему «я не должна этого чувствовать», наконец-то ощутили великое умиление, аж до слёз, от своей просветлённости? А потом, с высоты новообретённой святости, решили показать непросвещённым даль светлую, но из скромности начали исподволь, с вопроса: «Ну девочки, чего вы все такие завистливые?»

Ну, ещё бы. От них же первая есмь аз. То есть, уже не совсем есмь, а скорее бех, поскольку в прошедшем времени.

Ибо завидовать, конечно, нехорошо, но ещё хуже врать себе, что я не завидую. Хотя зуб даю, про первое вам в детстве с утра до ночи талдычили, а про второе хоть одна бы добрая душа заикнулась.

Нет, зуб не дам. Стоматология нынче дорогая. Какая разница, кто кому в детстве чего-то там не говорил. Главное, что сейчас мы уже до этого додумались.

А теперь давайте вернёмся к первоисточнику. Для начала — к самому понятию греха.

Поскольку у нас, русских, почти всё богословие переводное с греческого, то некоторые понятия в процессе непереводимой игры слов были переосмыслены примерно так же, как суп окрошка, в результате дословного перевода превратившийся в суп «oh, baby!»

За греческим — к Ольге Гумановой. Я могу только в вольном пересказе, что сейчас и сделаю. Это в нашем суровом сознании слово «грех» означает «ты мерзкий, гадкий и отвратительный человек, поношение человеков, ты чего натворил, гад, убить тебя мало». У жизнерадостных — в целом — греков слово «грех» обозначало более чем досадное уклонение от Пути, Который есть одновременно и цель, и смысл, и счастье. Ну, то есть плач в таких случаях был более чем оправдан — как естественное огорчение ребёнка, который, свернув не на ту улицу, в итоге опоздал на новогоднее представление с подарками.

То есть среди нас, конечно, есть асы педагогики, которые считают, что наорать на рыдающего от горя малыша будет очень полезно. Хотя это я напраслину возвожу — решает тут не родитель, а его вполне детские обиды, поскольку взрослых среди взрослых сейчас как-то маловато, и разборки остаются на уровне песочницы. Ага, вот не послушался меня, так тебе и надо! Разве что не прыгаем от счастья и в ладошки не хлопаем. И пальцем не показываем, потому что неприлично.

Давайте уже как-нибудь с этим завязывать, что ли. Для начала — хотя бы по отношению к самим себе. А там, глядишь, и с грехами завязывать научимся.

Подсказываю: «завязать» с некоторыми более чем досадными уклонениями от Пути, который также есть и цель, и смысл, и ключ к настоящей радости, можно лишь изредка одним усилием воли. Гораздо чаще нужно ещё и мозги включать.

Вот, например, как мы уже решили, зависть.

Она делится на две разновидности — чёрную и белую. Как магия. Это все знают. Белая магия — добрая, чёрная — злая. Белая — созидательная, чёрная — разрушительная.

Белая зависть — это когда, прочтя статью/услышав рассказ/посмотрев передачу мы понимаем (в глубине души, иногда где-то очень глубоко, но всё же), что «я тоже так могу». Внимание: не «ну и подумаешь, я тоже так могу», а «ура, я тоже так могу». Кому-то достаточно это понять, чтобы ощутить радость, кому-то нужно ещё и немедленно пойти и начать это делать.

Чёрная же зависть возникает от бессилия. У неё/него есть, а у меня нет, вот гадство! Отнять и поделить!..

И тут, сёстры, есть один тонкий момент. Вы не замечали, что не всякая статья про успешного бизнесмена, счастливую многодетную мать или девятилетнего гения игры на губной гармошке вызывает у нас чёрную зависть? И неудивительно. Только у очень «порченых» любое упоминание о чужом счастье вызывает дрожь ненависти. А таких сравнительно немного. И этих людей в подавляющем большинстве нужно лечить медикаментозно. У остальных такую реакцию вызывает не солнечная фотография сияющих лиц, а…

Ну, как бы это покороче сформулировать… Нет, не могу покороче. Буду образно.

Ну, вот как бы вы отнеслись к сказке, которая началась со слов «и жили они долго и счастливо», продолжалась описанием долготы и счастливости страницах на пяти-десяти (или пятидесяти) и закончилась тем же, с чего и началась, с присовокуплением какой-нибудь немудрящей морали: мол, чтобы тоже зажить долго и счастливо, нужно всегда оптимистично смотреть на всё и не огорчаться ни по какому поводу.

А ещё немедленно вотпрямщас родиться обратно принцессой и с момента появления на свет получить в безраздельное пользование фею, несметное богатство, неземную красоту, влюблённого прекрасного принца и кучу очаровательных деток. Вы верите в то, что это возможно к исполнению? Я не про фею. Я про «никогда не огорчаться».

Как сказочник по основному роду занятий могу гарантировать: в нормальной (в той, которую можно читать без насилия над собой) сказке это невозможно. В нормальных сказках финал про долго и счастливо насчитывает от силы два абзаца. А всё основное время занимают всякие приключения, большей частью страшные и неприятные. Герои только тем и занимаются, что огорчаются, сомневаются, переживают и теряют веру в себя и во всё доброе. И мы начинаем их любить, потому что они всё равно идут вперёд и тащат за собой нас, показывая нам, что всё преодолимо и всё будет хорошо.

Вот и статьи такие бывают. Вроде бы то же самое — счастливые родители и их восемь детей, а моя рука как-то не тянется ни к чему тяжёлому, чтобы кого-нибудь прибить. Наоборот, начинаешь как-то даже думать, что дети — это, наверное, не так страшно, как старшие подруги рассказывали, и наверное, это действительно даже счастье. И вот этого мужика, который сначала табуретки на коммунальной кухне винтил, а теперь мебельные заводы имеет, тоже не хочется обозвать буржуем. Потому что у мужика руки когда-то были до крови инструментами стёрты, как и у меня сейчас, а это значит, что и у меня перспектива есть.

И куда вдруг зависть наша запропастилась?

… Глянец, он тоже разный бывает, конечно, но чаще всего я всё-таки не понимаю, зачем он. То есть я знаю, зачем он, но никак не могу поверить, что есть потребители читальной продукции, чьи вкусы настолько непритязательны. И что их даже много. И они, похоже, размножаются делением. Сама я читаю глянцевые тексты исключительно по недоразумению или по невоздержанию. Ну чисто: все чего-то ругаются, а чего ругаются, дай и я посмотрю (и вот тебе три часа коту под хвост — и настроение на сутки испорчено). Поскольку ценной информации в некоторых экземплярах содержится как в кефире — алкоголя (ну в смысле, что если надо русский алфавит повторить, то сойдёт), и даже благого порыва пожелать фигурантам «дай вам Бог всего хорошего» не возникает, поскольку из текста ясно следует, что им и так уже всё дано в десять слоёв.

Впрочем, если я чего-то там не понимаю, это, конечно, мои проблемы. Как говорила моя покойная учительница вокала, «всё имеет право быть». Ну, вот как попса. Кому-то фи, а кому-то и ничего, отвлекает. Хотя вот если какая-нибудь «Фабрика звёзд» полезет издавать свои звуки на сцену Большого зала Консерватории, то здесь я, пожалуй, огорчусь. И даже скажу правду: отвратно вы поёте, господа. То есть, для своего жанра нормально, а для этого зала ну никак. И мне обязательно кто-нибудь в ответ на это скажет, что я завидую, потому что, мол, сама так не могу.

А тут мне и ответить будет нечего, кстати. Вообще-то я так действительно не могу. Потому что не умею микрофоном пользоваться. У меня без него громче получается. И звукорежиссёры без работы останутся, потому что я фальшивить могу только нарочно.

Так что, прежде чем с воплем «плохой Добби!» снимать с гвоздя плётку для самобичевания, давайте подумаем, а не каемся ли мы в грехе, который в данном случае никакого места не имел? Я знаю, что кое-кто у нас любит для надёжности покаяться в том числе и в цареубийстве, но мода на истерику уже вроде прошла, нет?

В невоздержании покаяться, в том, что знали, что не надо читать, а полезли, — оно уместнее будет.

А вот про «белую» зависть всё-таки скажу. Мы вначале уже договорились, что термин этот не вполне корректный, поскольку имеет место не обозначаемый этим словом грех, а скорее мотивационный толчок. И всё-таки, из песни слов не выкинешь. Зависть — она и «белая» тоже зависть. Хоть на душе от неё черно не становится, но иногда становится так светло, что мы самих себя перестаём видеть. И начинаем бежать за внезапно воссиявшей путеводной звездой, хотя нам по жизни совсем в другую сторону.

И это моё любимое занятие на протяжении последних тридцати девяти лет и десяти месяцев.

Видеть свет только в чужих окнах.

Вот в этом мне бы нужно покаяться. Опять, же, не как это понимают у нас, а как это понимают в Греции. Не оплакивать свою безысходную ужасность, а произвести изменение ума, вернуться на свой собственный, единственный и неповторимый путь, потому что только на нём мне дано всё, что мне нужно для спасения. Или для счастья. Потому что это одно и то же.