В поисках утраченного смысла

Мысли, которые я попыталась выразить в этой статье, – это не попытка кого-то обличить и не самодовольное брюзжание. Это всего лишь частное мнение, которое может совпадать или не совпадать с такими же частными мнениями. Одним словом, приглашение к размышлению.

Слова, которые путаются под ногами

Вам никогда не приходило в голову, сколько слов мы употребляем, совершенно не задумываясь об их смысле, или о его отсутствии? Почему, например, девушкам и женщинам на 8 марта или День Рождения часто желают «женского счастья», но никому и в голову не придет на 23 февраля осчастливить мужа, друга или брата пожеланием «мужского счастья»?..

Впрочем, это из серии несерьезного. Куда сильнее меня заставляют задумываться, а то и возмущаться, те слова и выражения, которые скопились мертвым грузом в сознании многих верующих (да и не только верующих), и давят на него всем своим окостеневшим весом.  Слова, которые «истаскались до бесчувствия и стали картонно безвкусными», как однажды выразился в приватной интернет-беседе кто-то из моих друзей.

Один из главных экспонатов этого словесного паноптикума – расхожая фраза «все под Богом ходим». Произнося ее, обычно имеют в виду примерно следующее: в любой момент с тобой может случиться все, что угодно, «и от судеб защиты нет». Первый раз я об этом задумалась много лет назад, когда пребывала в состоянии непреодолимого страха, из которого добрые люди пытались меня вывести этим машинальным заклинанием. Эффект от такого «утешения», сами понимаете, был нулевым. А в голове у меня сразу и навсегда поселилась соответствующая картинка: все мы ходим под Богом, как под… аварийным балконом, с которого каждую минуту на твою голову может сорваться кирпич. Образ вполне конкретный. Да только представление о Боге получается какое-то странное.

Лет эдак сто назад, а то и больше, Причастие обозначали туманным перифразом – «долг христианина» (или «последний долг христианина», я уже точно не помню – видимо, до предпоследнего руки и голова доходили не у всякого). Сейчас это странное словосочетание уже порядком сдало свои позиции, но нет-нет, да и мелькнет в каком-нибудь приходском листке или брошюрке «долг исповеди и Святого Причастия»…Сразу вспоминается: «Евгений, милый мой сын, исполни долг христианина…» — ну и далее по знакомому тексту. В общем, читайте классику, господа. Интересно, у кого-нибудь, кроме меня, ассоциаций с «супружеским долгом» при этом не возникает? Да и не коробит ли само слово «долг» – когда одним мановением волшебной лингвистической палочки высокая привилегия превращается в обязанность?..

Примерно в такую же обязанность (вернее — картонную декорацию) превратилось и слово «прости» в Прощеное воскресенье. Странные чувства во мне шевелятся каждый раз, когда я вижу, как люди малознакомые, общающиеся «раз в полгода один раз», редко пересекающиеся даже в Интернете, да и просто далекие от церковных традиций, сыплют этими «прости» направо и налево, хотя прекрасно знают, что ни перед кем ни в чем не виноваты — наверное, потому и произносится всё так легко… Те же, кого задели и ранили по-настоящему, не слышат этого даже в прощеный день. Интересно, хотя бы чьи-нибудь отношения были по-настоящему исправлены, а душевные раны залечены вот этим формальным «прости» по расписанию? Поверьте, я не против традиций благочестия и не рвусь их ниспровергать – я за «настоящность», и только.

С некоторых пор внутреннее напряжение вызывает у меня и слово…«православный» – точнее, не само слово, а его не в меру повышенная частотность. То, что оно фигурирует во всех родах и падежах русского языка и в бесконечно разнообразных сочетаниях  (типа «православная кухня», «православный вид» и тому подобное). Рассыпается. Обессмысливается. Обесценивается. Если кто-то помнит песню Сергея Калугина «Москва православная», то вы прекрасно поняли, какой именно нерв тут задет. И что обиднее всего – даже слово «христианский» уже надо употреблять с опаской, потому что оно все прочнее ассоциируется с мелкими и такими же бесконечно разнообразными ответвлениями протестантизма. А «христианами» (с эпитетом «евангельские», разумеется) чаще всего себя именуют сектанты – никогда не замечали?

Но, наверное, все эти разговоры о том, как «дурно пахнут мертвые слова», так и остались бы очередным филологическим бренчанием «ни о чем», если бы за ними не стояло что-то другое. И раз уж речь зашла о разговорах…

«Двери, двери…»

Эти слова хорошо знает каждый, кто более-менее знаком с ходом православной литургии: своеобразный «условный знак» перед пением Символа веры. В древности этот сигнал имел совершенно определенный и конкретный смысл и был обращен к церковным привратникам: вход «для всех желающих» закрывался именно перед провозглашением основ веры, и далее литургия продолжалась уже для тех, кто эти основы полностью воспринял и разделял. Не сомневаюсь, что многие наши современники, живи они в те времена, расценили бы этот жест как «снобизм» и «элитарность». Но мне почему-то кажется, что древний обычай, о котором напоминает так и не «выброшенный» из литургического текста возглас, – это отражение какой-то глубинной установки, религиозного инстинкта, если хотите. Доверять самое святое и драгоценное лишь тем, кто может это понять и оценить. Не бросать его в посторонние руки. Не передавать святыню тому, для кого она – и не святыня вовсе. А если говорить о ней – то бережно и достойно.

Но – что было в древности, то было в древности. Сейчас от этой внутренней религиозной этики как будто не осталось и следа. То, что когда-то передавалось в тайне, теперь может громогласно обсуждаться на перекрестках, а из «матюгальников» в центре города вырывается бодро-оптимистично-примитивная песня – то ли на религиозную тематику, то ли просто начиненная «православной» лексикой… Лично мне в этом видится гораздо больше пошлости, чем в какой-нибудь попсовой «муси-пуси», услаждающей слух пассажиров маршрутки.

Конечно, «каждый по-своему огород копает», и я отнюдь не претендую на звание эксперта в копании огородов. Но почему-то меня внутренне задевает, когда молодой человек на весь автобус рассказывает кому-то по телефону о том, что требуется для крещения, а три тёти на проходной полузакрытого учреждения так галдят о подробностях подготовки к Причастию, что я с трудом слышу мамин голос в трубке мобильника. Возникает ощущение, как будто о тебе что-то рассказывают при посторонних,  мимоходом выдавая твои тайны, о которых ты сама говорить не просила. Или просила не говорить.

Такую же странную неловкость я испытываю, когда в ответ на какую-нибудь мелкую услугу неожиданно слышу «спаси Господи» или «во славу Божью». Нет, сами по себе эти ответы прекрасны. Но то, что естественно звучит в церковных стенах, в маршрутке или в магазине превращается во что-то нелепое… Так и хочется спросить эту даму: неужели вы не боитесь неадекватной реакции со стороны незнакомого человека? У меня ведь на лбу не написано, что я сейчас еду в главный городской храм…

Почему-то я вообще не люблю разговоров на религиозные темы… а тем более на тему веры. Моей веры. Для меня это предел такого личного, сокровенного, интимного, что любые попытки поднять эти пласты вызывают чувство, будто с меня прилюдно срывают одежду. Человек дышит кислородом, а не разговорами о нем. Может быть, кто-то из верующих считает своим религиозным долгом поминать Всевышнего при всяком удобном случае (не в качестве «междометия», а в самом прямом смысле). Меня же хватает на одни только застенчивые местоимения с заглавной буквы.

Наверное… просто неловко говорить о Присутствующем в третьем лице.