Тихий свет

Рождество, как известно, семейный праздник. И собираться принято всем самым близким — отцу с матерью, детям, внукам. Но с годами это выходит все реже — старшие устают, молодые разъезжаются по городам и весям, накрывают свои столы и приглашают своих гостей.

Бабушки, дедушки, тети и дяди понемногу остаются на краю торжества, в лучшем случае им позвонят по скайпу или отделаются поздравлением в соцсетях. Тем паче, что у многих с годами портится характер, старики становятся чересчур разговорчивы, нравоучительны, обидчивы и гневливы, раз за разом повторяют одни и те же истории.

Порой болезнь день за днем, месяц за месяцем отнимает близкого человека, подсовывая вместо него неопрятное, апатичное, немое или сквернословящее, безумное и беспамятное существо. Но даже к здравым умом и телом родственникам мы зачастую не спешим. Почему?

Причины, лежащие на поверхности, — меркантильного свойства. Жаль времени, денег, сил, так необходимых нам самим, нашим детям, друзьям, возлюбленным. Стоит вкладываться в то, что растет, а не в то, что увядает. Старики сами виноваты — они брюзжат и ноют, поминают давние свары, тыкают в больные места, оскорбляют и нас и наших близких, требуют неизвестно чего. Они ведутся на самую дурную рекламу и закупают фуфломицины и чудо-пылесосы, а потом лицемерно вздыхают, что у них нет денег.

Требуют материальной помощи, чтобы подкинуть что-нибудь «несчастненькому» брату или сестре. Звонят по десять раз с бессмысленными разговорами, отнимают время, не слышат «нет», жаждут помощи в самых бессмысленных делах — от посадки картошки до спасения из подвала бездомных кошек. Дарят дурацкие подарки, всучивают рухлядь, подобранную невесть где, несъедобные домашние заготовки и подкисший супец.

Бесконечно жалуются на недуги и хворости со всеми неаппетитными подробностями, требуют врача и скорую при каждом скачке давления. По десять раз переигрывают наследство, обделяя нас и наших детей. Выходят замуж и женятся на старости лет, находя самые невероятные пары. Становятся верующими или атеистами, коммунистами или либералами, параноиками или меланхоликами.

Честный ответ — они стареют.

Мы видим, как слабеют руки деда, когда-то подкидывавшего нас-маленьких к самому потолку. Как беспомощно передвигает ноги по комнатке бабушка, ещё недавно летавшая по столице в поисках лучших билетов в театр. Как та сила, что оберегала нас и защищала, любила и грела — тает, словно огарок свечи. И недалек тот день, когда ветер задует пламя. И сколько ни плачь в подушку, сколько ни зови «бабуля, я боюсь» — ничего не изменится.

Мы смотрим на их одиночество. На сужающиеся круги дружества и родства, на диалоги с моськой, попугаем или телевизором, на молитвы и долгие бдения. На пространные мысли, обрывки прошлого и беспомощность перед лицом настоящего. На уходящую память, ветшающий мощный ум, рушащееся под грузом лет внутреннее достоинство.

Мы чувствуем запах старости — нездорового тела, болячек, немощей, физиологических отправлений, лекарств. Морщины и седина, сутулая спина, дряблый живот, отеки, раздувшиеся суставы, тяжелые движения, стоны и вздохи, унизительные утки, памперсы и купания — однажды все это может произойти и с нами.

Иногда старость сопровождается королевским величием, немощь тела не касается гордого духа — как у Зельдина, у Плисецкой, у Бехтеревой, у папы Иоанна Павла II и святителя Луки. До последних дней удается преподавать, лечить, поддерживать, наставлять, светить домашним — и тем больней мука неизбежного расставания.

Нам страшно.

Глядя в безмятежные выцветшие глаза, мы видим смерть — их и свою. Сердце, простите за пафос, кровоточит от жалости к нашим близким — и к себе тоже. Ничего уже не изменишь, нет лекарства, излечивающего от старости, убирающего морщины, возвращающего память…

Только любовь. Только принятие. Только понимание — они это мы. Их бессмертие здесь — в нас, наших детях и детях наших детей, они сохранили огонек жизни и передали его дальше. А там, куда стариков ведет время, их встретит тот, чьё Рождение мы отметили в седьмой день января. Там нет ни старости, ни болезней, ни беспамятства, ни обид. А здесь мы можем лишь поделиться теплом, дать пожилым людям толику столь необходимой любви.

Да, для этого придется ограничить себя — отложить в дальний ящик обиды и недовольство, суетливость и раздражительность. Побыть терпеливыми и заботливыми, нежными и внимательными. Позаботиться о наших стариках так, как они когда-то заботились о нас и наших родителях. А если они этого не делали, все равно позаботиться — сейчас они слабы, им тяжелее чем нам, одиночество гнетет их куда больше. Может быть, наша любовь подарит им мир в душе, отогреет, расцветит улыбкой лицо.

Пусть рождественские дни станут праздниками в кругу семьи. Старых фотографий и писем с фронта, семейных альбомов, картин и медалей, детских проделок седых мальчишек и свадебных платьев бабушек. Воспоминаний о том прошлом, которое вот-вот канет в Лету и никогда уже не вернется — с талонами и танцами в парках, пионерскими галстуками и первомайскими парадами, самым вкусным в мире мороженым и почти что запретными крашеными пасхальными яйцами, толстыми журналами и проворными телеграммами.

Пусть за столом назовут по именам тех, кто не смог приехать в этом году, и тех, кто уже никогда не приедет. Пусть найдется время навестить всех, кого можно, — привезти мандаринов и открытки от внуков, обогреть, выслушать, поддержать, помочь в немудрящих бытовых нуждах. Напомнить о нашей любви.

Тяжело, когда нас отвергают. Гневный старик или бранчливая старуха, брызгая слюной, кричат в трубку, что не нужно им ни нас, ни наших подачек, а то и выставляют из дома, хлопают дверью и оскорбляют. Ещё тяжелее — когда в нас видят умерших братьев и жен, дальних родственников, детей. Или вообще никого не видят.

Иногда приходится принимать непростой выбор, чей душевный комфорт дороже — пожилого родственника или детей и мужа, категорически не готовых взаимодействовать с бабушкой или дядей. Но и в этом случае любовь — единственное спасение, в одиночку не справиться. Просто делаем то, что можем сделать, без обиды и гнева. Приходим в больницу, звоним, пишем, соглашаемся, извиняемся за то, в чем не виноваты. Надеемся на чудеса — порой даже в тяжелой деменции бывают ясные окна, самый непростой характер может сгладиться, самая болезненная обида — обернуться прощением…

Тихий свет Рождества согревает нас в январскую стужу. Пусть его хватит на всех.