Сильная женщина родом из детства

Интересно, сильный человек – это какой? Тот, что умеет поднимать тяжести одной левой или отжиматься на мизинцах двести раз? Или, может быть, тот, кто прошёл всю войну, перенёс пытки ГУЛАГа? Тот, кто умеет работать по 36 часов в сутки и незаменим  на своём рабочем месте? Тот, кто спасает всех вокруг: животных, стариков, инвалидов, пассажиров с детьми и беременных женщин?

Не знаю как вы, а Анечка выросла на героических примерах подвигов. С детства запомнились эти всевозможные присказки вроде «терпи, казак, атаманом будешь». В её детских бедах девочку тоже утешали старым дедовским методом: «А как же люди в блокадном Ленинграде? Ведь терпели, и ничего» или там «а у других деток ножек нет, а у тебя – всего лишь какой-то куклы». Каждый раз ребёнку предлагалось почувствовать не то вину перед несчастными детьми без ножек за то, что у неё со здоровьем всё в порядке, не то ужас от того, как было голодно и холодно страдающим заложникам этой великой войны.

Результатом, конечно, должна была стать благодарность. Это слово очень часто употреблялось в доме Анечки, а ещё чаще – с приставкой «не». «Разве можно быть такой неблагодарной девочкой, — говорила бабушка, сокрушаясь над отсутствующим аппетитом внучки. – Я в твоём возрасте голодала, папа мой ходил ворон стрелять. Представляешь, сколько в вороне мяса? А бульон варили!» Про дедушку бабушка говорила, что он – «неблагодарная скотина», ради которого она в своё время не смогла реализовать свою мечту о многодетной семье. Неблагодарными были и Анечкины родители, которые проживали вместе с бабушкой и, по её словам, мало что понимали в воспитании детей и растили из Анечки и её маленького братика будущих деклассированных элементов.

Бабушка говорила обо всём этом с любовью и заботой, никогда не повышая голоса. В отличие от соседей сверху. За ними всегда было очень весело подслушивать. И лучше всего это внедрение в чужую семью получалось, извините, в санузле. Анечке было очень стыдно рассказывать о том, как она, сидя на горшке, приклеивалась ушами к стене и слушала, как прекрасно они ругаются. В этом было много жизни и, как говорят сейчас, «драйва».

Тётя Алла, соседка сверху, знала очень много интересных и запретных слов, которыми можно было делиться в детском саду, краснея и запинаясь. Они лились будто песня из её уст, наполненных негодованием относительно дяди Пети, её драгоценного супруга. Бабушка всегда тайно сочувствовала тёте Алле за её нелёгкую женскую судьбу, но внешне осуждала её способ общения с мужем: «Нельзя же позволять себе так выражаться! Это унизительно!»

Вообще, в Анечкином детстве было много интересных разговоров. Она их, что называется, наматывала на ус и воспроизводила в своих детских играх. Но не вслух, конечно, чтобы никто не засёк и не надругался над её богатым внутренним миром. Все диалоги между куклами велись почти что шёпотом. «Какая несносная девчонка, — говорила она кукле Тане, — становись лицой к стенке и думай о своём поведении». Лицой к стенке – эту фразу, слегка исковерканную детской речью, Анечка вспоминала потом со слезами на глазах, когда рассказывала, как она разговаривает сейчас со своими детьми.

Папа у Анечки был очень сильным и суровым, настоящим оазисом спокойствия в этом мире безумия и любовной ругани, где все просто привыкли так друг с другом общаться: подкалывать, попадая в самые болючие мозоли, стыдить, винить, устраивать бойкоты или разборки в зависимости от качества и количества прегрешений. Так жили соседи, тёти и дяди, родители детсадовских друзей. Все на виду друг от друга, отгороженные мнимыми хруущёвскими стенами из фанерки.

Папа всегда молчал и сосредоточенно работал. Бабушка регулярно пыталась объяснить маме, что у мужа явно что-то нехорошее на уме, иначе бы он принимал куда большее участие в жизни супруги и детей. «Внуши ему, что так нельзя с собой поступать», — сокрушалась бабушка, уверенная в несчастной супружеской жизни своего драгоценного чада. «Ты ему покажи, чтоб знал и ценил, сколько ты для него делаешь!»… Не было конца этим поучениям, не было предела.

Мама вяло отгораживалась от этих бесценных советов: «Сами разберёмся, без твоих поучений». «Как же можно так себя неуважать! — сокрушалась бабушка, выдавая по телефону все секреты своим подругам. – Ведь я же ей добра желаю! Разве ж можно нынешним мужчинам доверять? Сегодня он всё работает, работает, а завтра окажется, что у него другая женщина».

Прошли годы. Анечка выросла, вышла замуж (а как же иначе). Но счастья, того самого, о котором было написано в негероических книгах, не было. Как не появилось оно и после рождения детей. Мальчик и тоже мальчик. Близнецы. Они смотрели на Аню, тянули к ней руки, и их хотелось обнять и долго прижимать к себе. «Вот эти люди, которые дадут мне любовь», — думала женщина. Но прошёл год, другой. Дети стали проявлять характер, и Аня вспомнила знакомое «лицой к стенке». А ещё – про мужа, которому доверять нельзя.

Как только дети немного подросли, а у Анечки появилась возможность не просто видеть себя в зеркале, а то и рассматривать, её начал изнутри грызть нехороший червь. Он говорил словами бабушки, соседки тёти Аллы или какими-то другими, непонятными, но очень знакомыми. Про унижение, про оскорбление, про доверие и неблагодарность. Аня поняла, что мужчины и правда такие. Нет, не было никаких подозрений, она просто знала. Она смотрела на себя в зеркало и понимала, что не может нормальный мужчина любить такую заморашку, потерявшую былую привлекательность, погрязшую в кастрюлях и детских штанишках.

«Я буду сильной, — решила Аня. – Я буду терпеть и сопротивляться. Я смогу, справлюсь. У мальчиков всегда будет отец, я сделаю всё, чтобы он был с нами. Я заслужу это счастье». Может, не именно так подумала Анечка, может, как-то иначе, она уже не помнит точно. А помнит только это ощущение собственной силы и мужественности, которые она почувствовала, разглядывая себя в зеркале.

Вот только спросить мужа о том, что такое «сильная женщина» и нужно ли ему такое счастье, она как-то забыла.

Иногда мне кажется, что в каждой советской женщине живёт немного этой Анечки, которая подслушивала матерную ругань соседок, которая постоянно наблюдала коммунальные перепалки за первенство «кто в доме хозяин, я или я», которая как-то немного даже смирилась, что такова её долюшка женская – сначала подчиняться маме или бабушке, привычно убивая свои чувства в память о голодающих блокадниках, а потом работодателю, мужу, собственным детям. Как будто в нас нет нас самих, а только великое и могучее Я ДОЛЖНА, бессмысленное и беспощадное.

Я должна кушать кашу, я должна беречь маму, я должна быть отличницей, я должна всё успевать, я должна надеяться только на себя. А на кого ещё, если в окружении есть только обвиняющие мамы, нервно курящие в сторонке папы, вечные претензии и непонимание. Разве на этих людей можно опереться? Да они думают только о себе, пока бедные Анечки сидят на горшке в туалете и придумывают себе иную реальность.

Потом Анечки вырастают и начинают реализовывать в своей взрослой действительности или сценарий взаимоотношений с мамой (где я всегда должна, чтобы меня заметили и похвалили), но от спутников своих требуя того же мамского поведения (чтобы заметил, чтобы сам догадался, чтобы любил меня вечно и был для меня опорой ну совершенно во всём, он же мужик или где), или строить так называемый антисценарий. Как тот милый клоун, который на многочисленные «низзя» начал отвечать громко и чётко «зя, зя, зя!». Но только хотелось быть счастливой, а не сильной.

Продолжение следует…