От обрядоверия к чинопоследованию (+Видео)

Говорят, что вера без любви превращается в обрядоверие, магизм, а сама Церковь становится своеобразным «Бюро добрых услуг», в котором можно «заслужить» спасение, при головной боли молиться исключительно св. Иоанну Крестителю, ибо он в делах головы наиболее «силён», и получить некие обереги от дурного влияния злых сил. Но вопрос этот не так прост. О том, как разобраться в терминах и выяснить, чем отличается обрядоверие и чинопоследование, рассказывает священник Пётр Коломейцев, клирик храма Косьмы и Дамиана в Шубине, декан Психологического факультета РПУ.

Само слово «обрядоверие» довольно часто стало сейчас звучать и укрепилось в нашем лексиконе. И слово это для некоторых обидное, для некоторых, наоборот, обличительное. В чем дело? Дело в том, что, к сожалению, всегда были, есть и будут люди невоцерковлённые, у которых нет осознанной веры и которые приходят в храм точно так же, как они пришли бы к гадалкам, к знахаркам.

Эти люди уверены, что если они правильно поставят свечки, правильную купят иконку, то на этом все их обязанности перед Богом будут выполнены и всё, что они хотят, о чем просят, будет ими получено.  Даже иногда приходят прямо с таким списком необходимых для приобретения артефактов: покупают пучок свечей и начинают свой обход храма: «А вот где у вас вот такая икона? В иконостасе, вон там? Иконостас — это же вот это?» — и начинают методично обставлять храм свечами.

А потом высказывают возмущение, что нет, допустим, иконы такого-то святого, которому можно поставить свечку от боли в животе.

И даже надо сказать, что в какой-то степени некоторые околоцерковные производства поддерживают в людях стремление людей к этому суеверию.

Меня, например, очень возмущают браслеты с иконками. Я сразу вспоминаю Василия Великого, который говорил, что тот, кто носит на себе иконку как амулет, да будут просто отлучены от церкви. А у нас ходят с этими иконками — монисто с образками. Все это тягостно. Понимаешь, что людям за всем этим до веры в живого Бога не добраться.

Меня как-то пригласила квартиру освящать одна раба Божия, которая говорила, что она снимает головной убор дома — платок, — но никогда не снимает другой платок, который у нее всегда на голове , маленький. И в нем она уже даже спит и моется. Потому что она уверена: если она снимет этот платок, она нарушит какую-то защиту, покров. И вот у нее лежали иконки в соли, в муке, и было это монисто из образков. Тягостное ощущение от этого всего.

Если на первый взгляд можно было сказать, что это человек православный, то уж на второй взгляд это выглядело как откровенное язычество. И вот поэтому, конечно, когда появляются обрядоверие, магизм, суеверия, становится понятно, что человек не верит в Бога. Либо у него суетная вера — суеверие, либо вера в обряд в ритуал — то есть магическая вера. Веры в Бога нет.

Но с другой стороны, слово «обрядоверие» часто нас коробит, когда начинается критика привычного для нас распорядка, того, что мы называем чинопоследованием. Я не очень люблю слова «обряд», «ритуал», потому что эти слова из другого лексикона.  Но слово чинопоследование  — как раз про нас, и оно говорит, что наше общение с Богом имеет свои формы, свой язык.

Чинопоследование —  это как бы использование этого языка, который родился не сегодня, не вчера, он формировался в течение двух тысяч лет. Что-то в нём возникало спонтанно, можно сказать, импровизационно — и вдруг оказывалось удачным. А что-то отвергалось.

Мне очень нравится замечательная книга Михаила Скабаллановича «Толковый типикон». Это книга рассказывает историю чинопоследования.

Но и на чинопоследование есть нападки. И вот это явление, честно говоря, мне не очень нравится.

Если, например, мы сидим за столом, то можно  есть головой — ртом, можно просто руками. Но мы  садимся с тарелкой, с вилкой, некоторые, вот я, например, еще и с ножом. И не из-за своего характера агрессивного, а чтобы аккуратно было. Разве у нас складывается какой-то ритуал, культ пищи? Нет, это культура нашего общения.

Некоторые люди считают, что с Богом нужно, как за столом без ложки: руками и прямо из тарелки, а может прямо из кастрюли. Поэтому я бы поостерегся это слово «обрядоверие» употреблять применительно к этой ситуации.

В том, что сложилось, нет ничего случайного. За всем есть история. Да, мы часто этого не знаем, не понимаем. Вроде того, как маленький мальчик смотрит и говорит себе: «Моя бабушка – дура, сидит у швейной машинки и что-то с ней бесполезное делает». Но потом, когда он поймет, что это за швейная машинка и если в ней разобраться, как она шьет хорошо…то тогда оказывается, что и бабушка неглупая, что не зря за этой машинкой сидит.

Так что я за то, чтобы к  чинопоследованию подходить бережно. За столько лет оно откристаллизовалось – лишнее оттуда ушло, сохранилось самое нужное. И почему у нас это приобретает силу канона? Просто потому, что форма стала очень хорошо соответствовать содержанию. Получилось единство формы и содержания. И когда ты включаешься в  удивительную стихию нашего богослужения, когда захватываешься молитвенным потоком чинопоследия, то  видишь, что твое сердце открывается Богу.

Всё это не отменяет нашей сердечной личной молитвы, нашего индивидуального обращению к Богу. Поэтому в этом вопросе я бы отметил две стороны. С одной стороны, я считаю, что нужно вести разъяснительную работу, воцерковлять и просвещать людей, которые очень долго размышляют, какой рукой передавать и какой рукой ставить свечку. В то же время я бы остерёгся от того, чтобы все наше чинопоследие называть таким словом как «обрядоверие».