Ольга Паволга:«Берусь только за работу, которую могу назвать своей»

Фотографию называют «застывшим мгновеньем». Щелкает затвор, и мы фиксируем на пленке миг, который уже никогда не повторится. Наверное, если бы не было фотографии, нам бы не было знакомо чувство ностальгии, которое неизбежно возникает при взгляде на старые снимки. Какими мы были, кого любили, во что верили… О взгляде на мир через объектив мы беседуем сегодня с фотографом Ольгой Паволгой. 

— Я хотела начать с детства, с учебы. Ваше высшее образование не связано с фотографией. Почему вы решили учиться психологии, а потом ушли из этой области, не начав работу?

— Действительно, мое образование никак не связано с фотографией. Я окончила педагогический университет им. Ленина, факультет педагогики и психологии. Предполагалось, что я должна буду работать психологом в социальных учреждениях, помогать родителям и учителям работать с детьми.

Но на практических занятиях в последние годы института, я обнаружила, что обучение с  жизнью никак не связано. С учителями оказалось довольно сложно работать, поскольку не все они готовы были «дружить» с психологией. На практике получалось, что зеленые дети принимаются учить педагогов со стажем, как им надо преподавать. А работа с детьми неизбежно превращалась в работу с родителями. Однако, я знаю некоторых своих соучеников, которые прекрасно адаптировались и работают. А я, увы, разочаровалась в практической работе. Несмотря на то, что я получила красный диплом и после университета поступила в аспирантуру (которую после оставила). Но в любом случае моему образованию большое спасибо за кругозор, за общее развитие, за книжки, за людей, с которыми я встретилась.

— А почему Вы вообще пошли в психологию?

— Трудно сказать. Не то чтобы я мечтала быть психологом. Моя мама биолог-генетик, и в ходе своих исследований она изучала и психологию в том числе, в доме бывали коллеги из Московского Университета, с кафедры психофизиологии. Мама что-то мне рассказывала, показывала новые методики и тесты, мне было интересно. К тому же, это был конец 90-х – начало 2000-х, и практическая психология была на волне интереса. Можно сказать, веяние времени.

— И что случилось, когда Вы поработали психологом?

— Это была скорее учебная практика.  Работа в летнем лагере, после в старшей группе детского сада, где учились одаренные дети.  Собственно, работать по профессии в ходе учебы я не пробовала, поскольку старательно занималась, чтобы получить красный диплом. Теперь очень об этом жалею, если бы я начала раньше, было бы больше шансов найти что-то свое еще тогда.  После университета я стала работать в области, косвенно связанной с психологией. Нельзя сказать, что это был чистый HR, но отчасти работа была связана с подбором персонала и его обучением. Но это занятие не вызывало у меня, к несчастью, никаких эмоций.

Несколько позже я осознала, что мне интересно работать с текстами. Стала замечать, что коллеги с этой работой справляются с большим трудом, а у меня это получается само собой. Я начала работать пресс-секретарем в компании, которая занималась вручением различных премий рестораторам. Это был очень странный период моей трудовой деятельности.

— Почему?

— Компания занималась периферийными рестораторами, и манипулировала их желанием выделиться среди коллег по цеху, получить грамоты, медали и  статуэтку в качестве главного приза. Устраивала между ними условно назовем «смотр трудовых достижений». Приходилось отсматривать тысячи фотографий интерьеров провинциальных ресторанов с их представлениями о роскоши, что, понятно, было одновременно и смешно, и грустно.

— И чем Вы занимались в качестве пресс-секретаря?

— Я писала новости, работала с прессой, собирала пресс-конференции, заполняла сайт информацией. Поскольку профессионально я этого делать не умела, активно училась у коллег. Через какое-то время я сменила область и стала работать в трех должностях одновременно: пресс-секретарем, редактором и спичрайтером в телекоммуникационной компании. Новости, пресс-релизы, сайт, публичные выступления генерального директора, вся печатная продукция компании.

Поработав пару лет, стала осматриваться в поисках чего-то другого и остановилась на рекламе. Отправила резюме в рекламное агентство и меня взяли младшим копирайтером. Странно, но я каждый раз приходила устраиваться на новую работу, не имея профильного образования, и меня почему-то брали. В рекламном агентстве мне очень нравилось, к тому же удавалось много времени проводить на фотосессиях, на съемках роликов. Снимать меня, конечно, никто  не пускал, но я жадно смотрела, как это делается. Параллельно я уже начинала снимать сама, и мне было интересно посмотреть, как это делает кто-то настоящий. И вот однажды меня пригласили работать в галерею «Арт-Базар» в качестве фотографа. Творческий коллектив набирал фотографов, с глобальной целью – развивать, так скажем, российский рынок творческой фотографии, а главное решать проблему реализации таких работ. Их заинтересовали мои работы, мне предложили райские условия – делать то, что я делаю для себя, в моем же стиле, но только с  довольно жесткой регулярностью. Работа оплачивалась, к тому же мне предоставляли любую желаемую технику. Несмотря на это, я все-таки серьезно думала, оставлять ли мне рекламный коллектив и эту безумную рекламную жизнь. Но все же решилась.

— Вам сразу так доверяли?

— Я не могу объяснить, почему, но да. Руководил всем отчаянно смелый человек, с очень развитой интуицией, у которого был и есть собственный бизнес, далекий от фотографии. Но ему хотелось делать что-то новое, связанное с фотографией. Он пригласил меня и несколько других фотографов, чтобы мы работали втроем – прекрасные фотографы Дима Шатров, Нина Ай-Артян и с ними я. Мы работали около двух лет, собирали выставки, в том числе и зарубежные, выпускали каталоги своих работ, была организована сеть магазинов по продаже наших (и не только) работ, это было довольно напряженно, но очень интересно. Потом, в 2008 году, увы,  все пришлось свернуть, и мы разошлись. С тех пор я работаю сама по себе.

— Как Вы начали фотографировать?

— Я начала снимать, как все — просто для себя. В дом принесли маленький цифровой фотоаппарат, я долго не решалась иметь с ним дело. А потом вдруг случайно разобралась, как включается режим сепии и началась совсем другая жизнь. Ей я снимала около двух лет. Уже тогда появились блоги, ЖЖ, и туда я беспощадно выкладывала всё, что снимала. И только спустя время пришла мысль, что есть смысл купить настоящую зеркальную камеру.

— Вы где-то обучались?

— Я нигде специально не училась фотографии. Читала книги, учебники, журналы, изучала сайты с видеоуроками. Позже попробовала послушать коллективные лекции, но, увы, ничего интересного не смогла там получить. Не могу сказать, что такая форма обучения мне подходит. Несколько часов все слушают, как кто-то что-то прекрасно умеет делать. Свой смысл в этом есть, но только если рассказчик уникальный мастер. А их мало.

— Когда для Вас фотография стала заработком, а не просто увлечением?

— С тех пор, как меня пригласили в галерею «Арт-Базар», это стало заработком. Это был примерно 2006 год. Когда мы работали в этой команде, у нас была договоренность, что мы не имеем права заниматься своими личными проектами в отрыве от галереи. Мне поступали предложения, в том числе снимать портреты на заказ, но я отказывалась ввиду вышесказанного. Когда наше сотрудничество прекратилось, я приняла решение, что буду двигаться в сторону портретной съемки.

— Как Вы чувствуете собственный стиль? Как Вы его видите?

— Мне кажется, что со стилем очень редко происходит так, что в какой-то момент человек садится и сам себе говорит – пожалуй, у меня будет вот такой-то стиль. Я уверена: то, что фотограф делает, – это аккумуляция того, что он видел, слышал, знает. Куски от разных «Ух ты!» и «Круто сделано!» Происходит внутренний отбор, и самое ценное, прекрасное откладывается в ящик с драгоценностями. И потом ты переплавляешь  эти сокровища в нечто свое.

— А у Вас ощущение «Ух, ты! Как он может, вот бы мне так» — от чего возникает?

— Я не оригинальна, мои «Ух ты!» — это классика фотографии, весь Magnum Photos.

Особенно люблю Эллиотта Эрвитта. Йозефа Куделку (Elliott Erwitt, Josef Koudelka), Брессона, конечно, тоже (Henri Cartier-Bresson). Магнум фото – столп художественной репортажной съемки. Первое в мире агентство фотографов-репортажников, созданное в 1947 году Анри Картье Брессоном, Робертом Капой (Robert Capa), Джорджем Роджером (George Rodger) и Дэвидом Сеймуром (David Seymour). Основа их стиля – поймать момент, не допускать постановочной съемки, искать свет, не кадрировать снимок после. В итоге мы видим фоторепортаж как произведения искусства. Их классика — это, как правило, черно-белые, контрастные снимки с потрясающей игрой света. Переплетение важного события и художественного взгляда на него. За всю историю агентства в него пригласили только одного русского фотографа — это Георгий Пинхасов.

Помимо Магнума – это и Родни Смит (Rodney Smith), и Энни Лейбовиц (Annie Leibovitz), и Андре Кертес (André Kertész) и Ричард Аведон (Richard Avedon) – то есть все колоссы.

От их фотографий всегда возникает ощущение чуда, сколько бы раз ты их ни смотрел. То, что на них происходит, нельзя было спрогнозировать, это магия жизни. Их гениальность в том, что фотограф смог заметить ее, был в нужном месте и так владел техникой, что поймал живьем.

По иронии судьбы я сейчас снимаю в основном постановочные портретные фотографии и редко то, что я люблю больше всего.

— А что Вы любите снимать?

— Приятнее всего просто выйти на улицу, когда там правильный свет, и снимать. Лучше всего на незнакомую улицу и далеко от дома. И не то чтобы это жанр стрит-фото. Самый большой кайф – уехать куда-нибудь в другую страну и там ходить, целый день слоняться и потом все разбирать. Люблю снимать на пленку и последнее время в поездки цифровую камеру не беру совсем.

— Сложно ли работать с пленкой?

— Когда меня уговаривали попробовать снимать на пленку, я очень долго сопротивлялась. Но фотограф Нина Ай-Артян буквально вдохновила меня рассказами о ней. А мне казалось, что это сложно и долго. Но Нина мне просто сказала: «Ты попробуй. Потом не сможешь бросить». И это правда, ведь эффект пленочной фотографии в том, что поначалу кажется: всё, что ни снимаешь – все красиво, будто «обработанная» цифра, только сразу готовая. Со временем, конечно, ажиотаж проходит и начинаешь относиться к материалу критичнее.

Иллюзию того, что снимать пленочной камерой технически невероятно сложно, развеяли современные технологии — существуют прекрасные полуавтоматические зеркальные камеры. Разумеется, «матчасть» надо знать, поскольку проверить результат в процессе съемки невозможно. Так вот, я просто попросила у подруги фотоаппарат, купила пленку, попробовала. И всё, не могу бросить, как меня и предупреждали. Купила свою камеру, пленку проявлять ношу  в фотолабораторию, дома  ее сканирую и обрабатываю.

— У Вас бывают заказчики, которые просят Вас снимать на пленку?

— Я иногда снимаю портреты на пленку, но всегда дополнительно к основной цифровой съемке. Я всегда упоминаю, что такая возможность есть но, как правило, люди не знакомы с преимуществами пленки и спрашивают: «А зачем? В чем разница?» Я в двух словах рассказываю, но никогда не настаиваю. Небольшой процент людей сразу меня просит об этом, и тогда я с радостью берусь за пленку, но сейчас мало кто знает, что на пленку еще снимают.

— А почему Вы «для себя» на пленку снимаете?

— Мне кажется, это уловка мозга. Вроде бы пленка сообщает снимку добавочную стоимость. Отчасти может быть это некое нарочитое отстранение от постановочной съемки. Вроде того: другой сюжет – другой инструмент. Но все-таки пленка обладает высокой пластичностью, там все слегка в 3D из-за того, что более широкий динамический диапазон. Плюс, если работать с черно-белой пленкой, ты как бы после проявки видишь  кадр сразу в том виде, как ты его придумал себе, пока снимал, так сказать в готовом виде. Цифру до этой стадии еще нужно «дорихтовать».

— А в какой момент фотографирование «для себя» превращается в профессию?

— Думаю, как и во всем – демонстрацией другим людям того, что ты делаешь. С наработкой качества начинается распространение информации. В случае портретной съемки — это «сарафанное радио». Люди с радостью делятся с другими тем, что им нравится. Для начала снимаешь то, что хочешь, нарабатываешь некий стиль, и постепенно собирается круг зрителей, которым он близок. Потом ищешь что-то новое и опять снимаешь для себя, привлекаешь друзей, и опять формируется круг зрителей, информация распространяется и начинают поступать заказы.

Я стараюсь не браться за работу, которая не «моя». Иногда мне пишут: «Хотим Вас пригласить для съемки рекламы». Скажем, автомобилей. Я удивляюсь и отвечаю: «Извините, автомобили я не снимаю».  То же касается любой другой рекламной съемки в классическом ее виде. Есть тысячи людей, которые справятся с этими задачами лучше меня, причем с большим удовольствием. Все мои заказы — это то, что я люблю делать и делаю как-то иначе, чем сделал бы кто-то другой.

— С некоторых пор вы стали выкладывать фотографии в Instagram (приложение для мобильного телефона, позволяющее снимать фотографии и обрабатывать их стандартным набором фильтров- прим. ред.). Насколько серьезно вы относитесь к такому жанру как «фотозарисовки с мобильного телефона»?

— Понимаете, все-таки фототехника — довольно громоздкая вещь. Если на заре своего интереса к фотографии я все время ходила с камерой, старалась не упускать ни одного момента, то со временем (да еще если постоянная работа — съемки) хочется отдохнуть – и камеру просто так с собой не берешь. Но кадры-то жизнь показывает без выходных и мне всегда было ужасно жалко и обидно, что они пропадают. Осознание того, что уже появились технологии, которые с этой проблемой готовы справляться с хорошим качеством, приходило очень медленно. Но, как и в случае с плёнкой, меня вдохновили. У меня есть друг Леша Курбатов, известный иллюстратор, художник. Я увидела его снимки, которые были просто законченными произведениями, готовыми для выставки. И только тут до меня дошло, что можно делать, как использовать этот ресурс. И на мой взгляд, тут важно не жульничать и публиковать только то, с чем сумел справиться камерой телефона. Так что я использую Instagram как  дополнительную возможность не упускать кадр.

— У Вас есть ощущение, что люди, которые к Вам обращаются, не случайны?

— Конечно, не случайны. Вообще все не случайно. Когда человек приходит, он обычно не знает, что я буду снимать, потому что очень редко идея съемки формируется заранее, чаще всего это что-то спонтанное. Как правило (никому не рассказывайте), она рождается в панике в ближайший день до сессии. И это не от лени или от неорганизованности, а просто по-другому работает хуже или не работает совсем. И вот я беру реквизит и прошу героя принести что-то свое, и практически на каждой съемке бывают совпадения. В последний раз я взяла две хурмы с подоконника дома. Сезон, красивая вещь. И захватила серый холст в качестве фона. А у модели оказалась серая кофта под холст и яркие оранжевые поясок и юбка, идеально в цвет хурмы. Или девушка надевает платье в бело-синюю полоску. Мы идем в Парк Горького и набредаем на полосатое  морское кафе. И полосы на стене ровно ложатся в полоски платья. И так почти каждый раз. И каждый раз восторг: «Какое счастье! Мне не нужно продумывать такие комбинации самой!».

­

— А Вы снимаете детей?

— Да. Я очень люблю работать с детьми, хотя это  чудовищно трудно физически и сложно организационно. С малышами я стремлюсь сделать акцент на художественную часть, потому что если их занять каким-нибудь делом  в хорошем свете, то можно снять что-то неожиданное. Постановочная съемка там почти не работает, нужно поймать момент. Но с ними «поймать» – это по-настоящему охотиться, быть в мыле и носиться по всем углам и стенам. А еще  договариваться, торговаться, смешить, хитрить  — пускаться во все тяжкие.

— В Ваших работах, которые опубликованы в блоге, очень разнообразно показаны в основном две темы: любовь и «женское».

 — Да, это потому что такова ниша портретной съемки —  пары, женский портрет и дети. Если бы я была военным фотографом, были бы показаны совсем другие темы.

—  А Вы чувствуете, как женщины преображаются перед объективом?

 — Я часто слышу фразу в конце съемки, которой очень горжусь. Мне говорят: «Так было хорошо в процессе, что сами фотографии уже не обязательны». Съемка — это отчасти терапевтическая вещь, как ни странно. Я выяснила это к концу первого года работы, когда ко мне несколько раз обратились девушки по направлению от психологов. Съемку им порекомендовали в качестве работы над собой, в частности для развития любви к себе.

Иногда женщины таким образом восстанавливаются после тяжелых разрывов отношений, иногда это сильные дамы-руководители, которые хотят увидеть себя более женственными. К сожалению, я не знаю, как долго и глубоко длится терапевтический эффект. И, разумеется, никакой терапии я заранее никому не обещаю.

Вообще расслабляющий эффект съемки я поначалу из самодовольства считала исключительно собственной заслугой, но потом поняла, что, скорее всего, дело не во мне. Просто, когда ты три часа в центре внимания другого человека, который старается подчеркнуть в тебе самое красивое, ты расцветаешь. Всем, к сожалению, не хватает внимания и просто доброго отношения.

— Вы сами когда-нибудь оказывались в роли объекта фотосъемки?

— Скорее нет, что-то мельком и случайно. Хотя я к своей внешности и фотогеничности спокойно отношусь, просто как-то не складывалось.

— Как Ваш супруг относится к вашей работе?

— Мне повезло, мой муж очень меня поддерживает. Обо мне он сначала узнал из блогов, а потом пришел и познакомился со мной на выставке.  Насколько я знаю, ему нравится то, что я делаю. Он, к счастью, не скупится на похвалы, и рядом с ним у меня сохраняется ощущение уверенности в себе. К тому же, он тоже увлечен фотографией.

— По Вашему ощущению, женщина что-то в своей жизни должна? Она должна быть какой-то определенной?

—  Не очень понятный вопрос. Но мне кажется, что с возрастом я довольно серьезно изменила взгляды на семейную жизнь, роль женщины в ней, если Вы об этом. Понимаете, ведь в детстве мы были воспитаны на таких книжках, где мальчики очень ценили боевых, активных и самостоятельных девочек. Которые могли и по катакомбам вместе пробираться, и  с маской на глубину нырять, и велик починить, и хулигану в глаз дать, если надо. Над девочками «мальвинами», которые боялись пауков, плакали от грозы и не в силах были нести тяжелый рюкзак, смеялись. И никто не говорил в книжках, что в настоящей жизни мальчику очень нравится защищать тебя от пауков и спасать от грозы, на то он и мальчик. И вот всю юность считалось правильным – нырять, чинить и тащить – то есть добиваться самостоятельности и независимости. Мужчина, как соперник, в лучшем случае – боевой друг.

Пришлось набить собственные шишки, прочитать умные книги и только потом дойти до понимания, что к чему. Что можно покорять свои собственные женские вершины и не покушаться на мужские. Что уютный дом, вкусный ужин —  это не то, что женщина должна, а то, что она умеет. Но с другой стороны, надо понимать, что женский мозг никто не отменял. И что желание «починить велик» нет-нет, да и проснется.

— Момент, когда Вы стали более традиционно мыслить, был связан с какими-то жизненными обстоятельствами?

— Мне кажется, с возрастом и с опытом. Я просто пожила подольше и увидела, как бывает. Уходит некоторый идеализм и максимализм, приходят  другие вещи.

— Получается то, что Вы сейчас делаете в работе, — не для того, чтобы иметь какой-то статус?

Елизавета Боярская

— Статус — не то слово, скорее всего. Уместнее говорить о постепенном продвижении в профессии. Мне хочется двигаться и расти, я не могу игнорировать свои амбиции, хотя звучит это слишком громко. Мне хочется чего-то добиться, хочется, чтобы получился какой-то результат. Есть желание увидеть, что я смогу сделать на новом уровне этой игры. Неизбежно наступает момент, когда у тебя хорошо стало получаться то, что ты всегда делал, и это потолок, хочется делать что-то другое.

— Ваш совместный проект с Верой Полозковой (книга «Фотосинтез», союз стихотворной формы и фотографий — прим. ред) — очень необычный формат творчества. Что Вы от этого союза получили?

— Если коротко, то большое удовольствие. Но если серьезно, ведь подобная форма синтеза текста и изображения может быть очень разной. Когда мы работали с Вериными текстами, ситуация была такова: уже были готовы тексты и уже были сняты фотографии, отдельно друг от друга. Нам предстояло просто собрать их как пазл – выбрать подходящие изображения, иллюстрирующие и раскрывающие смысл текста. Но сделать это можно, только опираясь на те взаимосвязи, которые рождаются непосредственно у тебя. Поэтому в книге прослеживаются где-то очень простые прямые ассоциации, а где-то они интонационные, неявные, тонкие. В книге нет места для комментариев и потому часть связей многим не видна, или, наоборот, они рождаются у читателей помимо нашей с Верой воли.

Интересно, что у меня был опыт синтеза текста и изображения, так сказать с другой стороны стекла. Для книги моих текстов «Записки на запястье» уже упоминавшийся художник Леша Курбатов нарисовал большое количество прекрасных иллюстраций. И оказалось, что увидеть изображенными в рисунке свои мысли и образы — это особенная, ни с чем не сравнимая радость. А в прошлом году вместе с ним и с художником Юлей Блюхер в Санкт-Петербурге мы сделали целую выставку синтеза текста и изображения. Ребята, как иллюстраторы, показали свои работы к текстам Людмилы Петрушевской, Татьяны Толстой и других авторов, с которыми они работали на страницах журнала «Сноб». Важно, что рядом с работами мы поместили отрывки из произведений, а также комментарии художников, объясняющие ход их мысли в процессе работы. По-моему, это уникальная возможность заглянуть в голову художника. Я же подобрала фотографии к стихам Дмитрия Воденникова, Веры Полозковой, Анны Ривелотэ, и от наглости позволила себе проиллюстрировать Бродского. На мастер-классе в рамках выставки мы много говорили о разнице подходов художника и фотографа. Ведь художникам нужно из прозрачного невидимого воздуха текста проявить образ.

— Планируете продолжать работать над такими нестандартными проектами?

— Пока нет. Недавно я закончила большой проект для телеканала «Домашний» и журнала «Hello». Называется он «Дети отцов»: суть в том, что дети великих отцов (Высоцкий, Бондарчук, Рутберг, Собчак и пр.) делятся своими детскими воспоминаниями, о детстве и родителях. Моя же задача реконструировать эти воспоминаний в фотосъемке. Мы искали похожих малышей, подбирали костюмы и вещи того времени, восстанавливали обстановку. Можно считать это визуализацией воспоминаний,  и это, конечно, был очень интересный опыт.

— Ваше психологическое образование помогало в контакте с героями?

— Мне кажется, не особенно. Если мы говорим об умении найти общий язык с людьми, то я вообще думаю, что это работает иначе. Образование не может тебе дать того, чего в тебе не было изначально, может только развить. Поэтому навыков располагать к себе людей, чувствовать их — образование не даст. А что может помочь в работе со «звездами», я и вовсе  не знаю. Нескромно говорить, но вероятно личное обаяние, стрессоустойчивость и опыт.

К слову сказать, я всегда думала, что с актерами и медийными персонажами работать будет легче – ведь они привыкли к камерам, будут свободны и раскованы. В моем случае оказалось наоборот: герой не мог позволить себе расслабиться, выдать свою естественную эмоцию, потому что ему поставили цель «сыграть себя», ему нужно было соответствовать образу. У меня же лично была задача поймать эмоцию, связанную с детством, и ее «достать» оказалось очень трудно.

— Вы сотрудничаете с глянцевыми изданиями?

— Мои фотографии публиковались в журналах ELLE, Hello, Mary Claire, Русская жизнь, InStyle, Cosmopolitan,  ALLURE, Домашний очаг. Как правило, журналы использовали снятые мной ранее портреты героев для своих статей. По заказу я работала только в рамках проекта «Дети отцов» с Hello, поскольку задача стояла нестандартная. Глянцевые съемки — совсем не мой жанр.

Беседовала Вероника Заец