Ольга Любимова: «Если сказать мышам «кыш!», они никуда не уйдут»

Читайте также: Ольга Любимова: «У меня было легкое православное детство»

Мы продолжаем разговор с Ольгой Любимовой — известным телевизионным редактором и ведущей. Сегодня речь пойдет о современном телевидении, жизнью за городом и о том, что для душевной близости между членами семьи не нужны пельмени ручной лепки.  

— Расскажи, пожалуйста, о некоторых своих последних работах — о документальных фильмах. Как это происходит? На заказ для каких-то каналов, или как?

— По-разному бывает. Иногда мы предлагаем проект какому-нибудь каналу, иногда канал нам.

— Какие это были фильмы, куда они пошли, и какова их судьба?

— Я очень долго занималась православной тематикой, и моя мечта — работать с ней и впредь. Сейчас этой тематики на телевидении все меньше и меньше. Чего скрывать, не секрет, что «выбить» православный фильм, получить на это одобрение канала сейчас почти невозможно. Серьезные трудности с этим начались года три-четыре назад, и для меня встал вопрос, чем заниматься дальше. Год я проработала на «Культуре», мне там в целом нравилось, но я не могу долго сидеть на одном месте. А что касается моих работ — я стараюсь делать исторические фильмы, в первую очередь мне это интересно самой; а когда дело увлекательно для самих авторов, им всегда можно заинтересовать и других.

Есть такая Элла Тухарели, замечательный режиссер, она работала у Дмитрия Менделеева и тоже занималась документальными проектами в огромном количестве, мы с ней встретились и очень полюбили друг друга. И в прошлом году мы сделали совместный проект, руководителем, можно сказать, лицом которого был Никита Сергеевич Михалков. Фильм посвящен юбилею Петра Аркадьевича Столыпина, которого я очень люблю с детства, с девятого класса — и, конечно, участие в этой работе было для меня огромной удачей, в самом лучшем смысле этого слова. Это не «бинго», не победа в лотерее, на самом деле это огромные нервы и ответственность, но делать для Добродеева с Михалковым фильм про Столыпина не стыдно. Стыдно в таком фильме облажаться, сделать его плохо. Что-нибудь не успеть. Сглупить. И, конечно, мы с Элкой очень сильно напряглись, и, пожалуй, это единственный проект, в котором мне не хотелось бы ничего переделывать.

До этого мы работали над православным, вернее, светско-православным фильмом. Перед Пасхой делали двухсерийник: про Вход Господень в Иерусалим и Пасху — со Святой земли. С археологами, нумизматами и другими учеными мы прошли последние семь дней жизни Христа. Мы объясняли, сколько на самом деле вдова положила в копилку. Что такое кодрант — та самая лепта, что эта женщина могла бы на нее купить? Полбуханки хлеба, как сообщили нам нумизматы, специалисты Sotheby’s. Мы берем светских экспертов и с их помощью рассказываем о евангельских событиях, в которых абсолютно достоверен каждый камень — с точки зрения Министерства древностей Израиля, светских израильских археологов. Представь, берешь Евангелие и идешь с этим самым главным путеводителем теми путями, где с тех пор не изменилось ничего. Объясняешь, чем являются пальмовые ветви в еврейской символике, говоришь о том, что такое оливковая роща, где молился Христос, с сотрудниками иерусалимского ботанического сада. Так вот, даже в этом двухсерийнике мне все время хотелось что-то переделать, доработать.

Вообще, тема Пасхи, среди других православных проектов, тянет за собой огромное количество искушений, и все время кажется, что эта тема не закрыта, хочется к ней снова и снова возвращаться. А то, чем я сейчас занимаюсь, — это документальные проекты по Великой Отечественной войне и четырехсотлетию дома Романовых. И еще есть кое-какие идеи, я постоянно чего-то ищу, жду случая, потому что сейчас такое телевидение — приходится скакать с кочки на кочку. Но я не теряю надежды, что все получится, и, конечно, хочется и дальше оставаться в этой нише.

— А что ты думаешь о загородной жизни? Сейчас модно, особенно среди православных многодетных семей, уезжать за город.

— У меня, наверное, для «православной многодетной» ничтожное количество детей — всего две штуки. Так что фактически «стрижка только началась». Тем не менее, когда родился первый ребенок, мы еще пробовали жить в городе и сочетать двор с домом… Мы жили в Кунцево, детский сад там был один, и его номер был 666. Я сейчас не вкладываю в это никакого особенного смысла, но это был просто ужасный детский сад с говорящим номером — 666. Когда я залезла на форумы, чтобы почитать сообщения мамаш по поводу этого детского сада, их общий смысл сводился к тому, что если у вас в жизни горя мало, ребенок вам не нужен, сильно надоел или мешает завести нового — отдайте его в детский сад номер 666. Понятно, что остальные сады вокруг были платные и стоили как донорская почка, поэтому мы решили, что попробуем загородную жизнь. Это было решение мужа. У нас совсем небольшая квартира, и ему однажды пришлось стоять в очереди при выходе из туалета, потому что няня доставала белье. А в загородном доме просторней, для всех найдется место. Родителям есть где почитать, ребенку поспать, коляску можно выкатить на улицу, чтобы малыш спал там, и максимум, что может с этой коляской случиться, — на нее накакает ворона. По крайней мере, нет страха. И мы уехали.

У меня, конечно, были ломки, как у настоящего наркомана. Потому что летом все прекрасно, птички поют, а когда все листья осыпались и в 4 часа дня уже темно, а я сижу одна с ребенком… А мы, к тому же, как горожане, были совершенно не готовы к появлению мышей. Что с ними делать? Убивать жалко. Если сказать им «Кыш!», они никуда не уйдут, их только больше станет.

— И что вы сделали с мышами?

— Я научилась спокойно относиться к тому, что мышей нужно травить.

— Мы котов завели.

— У нас собаки, но они совершенно не обращают внимания на мышей. Предпочитают их не замечать.

А потом было очень смешно — я училась жить сельской жизнью. Мы живем в 23 км от МКАД, но тем не менее это уже сельская жизнь. Я научилась ездить за продуктами в Звенигород, потому что там дешевле и лучше. Когда дети были совсем маленькие, я ездила в коровник, покупала молоко, и мы сами делали творог. От этого я получала огромное удовольствие. Я научилась выбирать мясо, как любая хозяйка, строго, а потом появились свои мясники, свои зеленщики, которые плохого не дадут, потому что я прихожу каждую неделю, мы общаемся, и вообще это уже человеческие отношения. Звенигородский рынок —мое любимое место. Там работает мой зеленщик — курд Миша, с которым мы очень серьезно обсуждаем последние проблемы ближневосточного конфликта или, например, ситуацию с поездкой Депардье в Чечню. А в мясном ряду у меня есть знакомая Надя, она православная и перед Великим постом прощается со мной на семь недель — знает, что я не зайду. Или зайду, куплю немного мяса для маленьких детей (Варька не постится), например, курицу для супа или чем-нибудь в таком духе.

И мне такая жизнь безумно нравится. Я не могу похвастаться, что у меня есть грядки, я совершенно не умею огородничать. Однако я предпочитаю стоять в пробке (или устроить свою жизнь так, чтобы ездить против пробок), но не жить в городе. Опять же, так получилось, что все мамашки у нас в поселке в свое время договорились и организовали свой маленький частный детский сад. Он стоит «Маша — три рубля и ваша», то есть совсем недорогой. У нас есть настоящая Мэри Поппинс, пожилая интеллигентная дама, которая сидит с детьми, готовит их к школе, они посещают разные кружки. Все это не стоит заоблачных денег, просто с малышами занимается активная мама, да и детский сад у нас не на полный день, а с 10 утра до 2 часов дня. Изначально была идея, чтобы все дети общались между собой, чтобы у них было 4 часа в день, чтобы общаться. Потом пришла одна девочка и сказала: «Я психолог по образованию, давайте я с ними лепить буду!» Мы сказали: «Конечно, девочка, лепи с нашими детьми!» Потом появился учитель музыки, совершенно потрясающий педагог по танцам дядя Ваня. Я не принимала в этом активного участия, тем не менее это не исключено. Сплошь и рядом эти чудеса творят родители, которые говорят: «Хватит! Я не хочу, чтобы мой ребенок ходил к Марье Ивановне, которая ненавидит все, что связано с детьми: детей — в первую очередь, и родителей — во вторую». И придумывают какие-то камерные истории, которые, во-первых, не стоят баснословных денег, а во-вторых, приносят огромную пользу.

И когда все это заработало, мне уже стало трудно представить, что можно жить иначе. Иногда прихожу в гости к друзьям, у которых большая квартира в центре города, и думаю: «В этой квартире я, конечно, согласилась бы жить, переехала бы сюда». А потом как подумаю — ну да, но придется таскать все эти продукты, возить на лифте… Сейчас я подвожу их к дому, и все.

— А выйдешь на улицу из этой большой квартиры в центре, и что? Где там гулять?

— Да, где гулять вокруг большой квартиры в центре, и еще вопрос, в какую школу попадут дети, потому что хотя школы в центре неплохие, но мне очень важна атмосфера. Я не хочу, чтобы у них велись безумные бесконечные разговоры, у кого папа олигарх, кто во что одет…

Безусловно, все это детей волнует. И у меня был очень серьезный разговор с ребенком, который съездил на день рождения, вернулся и спросил: «Мама, а у нас коттедж?» — «В каком смысле?» — «Ну вот я был у Маруси, у нее коттедж. А у нас коттедж?» Я говорю: «Слушай, тебе день рождения понравился?» Он: «Да нет, понравился, ты не волнуйся, я торт ел, подарок подарил, писать ходил вовремя, все нормально. Ты мне скажи — у нас коттедж?» Я отвечаю: «У нас дом, который построил твой прадед. Понимаешь, обезьяна? Ты — пятое поколение, которое выросло в этом доме, и у нас, слава Богу, не коттедж!» Понятно, что этим тоже передавливать нельзя, как и говорить, что, дескать, мы отдельные, особенные, а вот люди, которые ездят на «порше» — те плохие…

— Или, наоборот, высшая раса.

— Или наоборот. Мол, если будешь учиться на пятерки, то у тебя будет «порш». И маме купишь «мерседес». Это же ужасно. Будешь учиться, у тебя будет любимое дело, и тебе будет хорошо! Разговор не про материальное, потому что мы понимаем, что наш город состоит из несчастных людей на «поршах», очень одиноких. Хотя они тоже все разные… Мы как раз с Ксюшей Лученко обсуждали, что когда няня говорит ребенку: «Мама ушла на работу денежку зарабатывать», — это неправильно! Надо говорить: «Мама ушла заниматься любимым делом!» А то уже оскомину набил этот советский образ— «приперлась с работы, устала, ненавижу эту работу». А правильный образ: «Я пришла с работы, пусть даже уставшая, пусть там был кошмар и жуткая встреча с форменными животными, все же я делаю это не зря».

И другую крайность я не люблю — мол, у тебя ничего не будет, потому что мир несправедлив к тебе! Бедная-несчастная. На самом деле у тебя должно быть любимое занятие. Надо понять, что ты любишь. Никогда в жизни не надо заниматься тем, к чему не лежит душа. Нужно стараться выбрать, что тебе нравится. И искать это. Вот это мне кажется важным. Так что все эти разговоры… Ты все равно не переплюнешь то количество айпадов, коробок лего и прочего барахла, которое будет у какого-нибудь гипотетического мальчика.

Это с одной стороны. А с другой — невозможно же объяснить ребенку, мол, сынок, лучший подарок — это книжка. В айпад поиграть ему тоже хочется, между прочим, как и маме, когда она вечером начинает ковыряться в интернете и смотреть всякие всякости. Это те же детские игры. Ведь что такое воспитание? Многие жалуются на школы. А школа в воспитании — всего десять процентов. Все остальное — это атмосфера в доме и личный пример. Вот и все.

У меня очень много друзей, которые вообще не читают и в жизни ничего не читали. Это мои ровесники, 1980-й год рождения, они уже просто не умеют читать книжки. При этом они сами стали родителями и говорят: «Я не понимаю, чем там занимаются, в этой школе. Куда смотрит Департамент образования города Москвы? Мой ребенок не читает!» Вопрос: «А ты читаешь? Почему твой ребенок должен читать, когда он приходит домой и видит, как бабушка смотрит «Давай поженимся», ты сидишь в фейсбуке, а папа завис на автомобильных форумах? А ребенок, все это видя, придет и Дюма откроет — щас, конечно! В лучшем случае он будет в лего играть, пока ему не надоест, а в худшем — вы дадите ему компьютер, и он будет жить такой же жизнью, как и вы».

Неважно, на самом деле, какими великими академиками или распрекрасными деятелями культуры были твои бабушка и дедушка. Историю любой семьи можно рассказать так, что дух захватит. Сейчас самое интересное — это non-fiction, воспоминания. У каждой семьи они есть. Я безумно радуюсь, когда у меня на работе молоденькие девчонки начинают рассказывать. Недавно мы снимали еще один фильм про наболевшую проблему в России: умирающие деревни. И одна говорит: «Ой, я тебе сейчас историю расскажу, у меня был дедушка, деревенский…» И с такой любовью рассказывает про этого дедушку, что я думаю: какие же правильные у тебя, нет, не дедушка, а мама с папой, что деда тебе вот так показали. Научили любить его и его дом. Вот оно, прекрасное! Пусть, может, и не преподавал этот дедушка, не был он профессором МГУ, ЛГУ или еще какого-то ГУ. Неважно. Важно ощущение семьи. Даже среди неполных семей есть множество таких, где умные мамы про семью— может быть, очень странную, несправедливую, безумно непростую, — умеют так объяснить, что у ребенка останется ощущение: «Да! Дедушка, прабабушка!» Вот это, мне кажется, очень ценно — ощущение своего корня, а он на самом деле у каждого есть.

Вот что, как мне кажется, я могу своим детям дать. Потому что по математике мне нечем им помочь, в задачках для третьего класса не могу разобраться, это не мой конек. Зато могу поговорить, обсудить, разобрать какие-нибудь нравственные косяки, отношения между мальчишками или девчонками в классе. «Почему ты так себя повел? Что значит «он первый начал»? Он тебя только толкнул. А ты-то как ему ответил, ногой в живот дал!» И это может каждый.

К вопросу, кстати, о совмещении работы с воспитанием детей: нужно выделить хотя бы полчаса перед сном, чтобы с ребенком поговорить. Двадцать минут почитать книжку вслух — обязательно! Все дети моих подруг, которые любят читать, — это те, которым много читали вслух. И мне папа читал до 14 лет. У нас было такое совместное времяпровождение. Конечно, я умела читать в 14 лет, у меня были свои книжки. Но мы садились, я плела фенечки, а папа читал мне великую русскую и зарубежную литературу. Это был совершенно потрясающий момент единения и близости. Мы обсуждали — зануда Каренин или несчастный человек? А Вронский — красавчик или кто? А Каренина — дура на рельсах или несчастная героиня, мученица? Ну и так далее. Мне кажется, что этот момент — самый главный, а для душевной близости не нужно все время в истерике лепить какие-то пельмени и стирать занавески. Для этого не надо много времени, а все остальное приложится.