Обида на родителей: поиски панацеи

Как известно, Альберт Эйнштейн считал бесконечными две вещи: Вселенную и человеческую глупость (хотя насчет Вселенной у него были и другие соображения).

У меня с какого-то момента появился альтернативный вариант. Я тоже не уверена в бесконечности Вселенной, но, увы, обиды детей на родителей кажутся мне иной раз неисчерпаемыми.

Конечно же, вы давно взрослый человек, и у вас уже свои дети, и родители живут в другом городе, и вообще может статься, что вы похоронили их обоих давно. Но ваш возраст магически обнуляется, когда вам случается вспомнить. А помните вы все. Конечно, как такое забудешь!

Это сейчас вы кандидат биологических наук и печатаетесь в международных журналах, а вот тогда, в пятом классе, мама отобрала у вас пойманного жука, выкинула его в кусты (вы час караулили его!) и кричала на весь двор, что вы садист, весь в отца, он тоже насаживал бабочек на булавки, и где были ее глаза! И непременно это было в присутствии вашей первой любви, оно всегда так в этих случаях. И когда вы получили красный диплом, мама все равно сказала, что работу вы нигде не найдете, кроме как в заштатном НИИ, ну в крайнем случае, учителем биологии.

Или вы обожали отца. Вот правда, обожали. Когда вас в садике спрашивали, кого вы больше любите, маму или папу, вы честно отвечали, что папу. А мама развелась с ним и запретила даже произносить его имя. Увезла вас в другой район и заставляла называть отчима папой, и переписала вам в документах отчество. А когда ваш папа умер, она вам об этом не сказала: что ребенку (между прочим, уже 15-летнему) делать на похоронах этого негодяя, который так плохо присылал алименты и даже не оставил вам свою дачу по завещанию.

А может быть, мама родила вас в неполных девятнадцать, потом еще выходила трижды замуж, последний раз за европейца, а вы жили с бабушкой. До совершеннолетия. Мама звонила по скайпу и писала вам смс, но отвечала не сразу, а иногда на следующий день. И однажды она, приехав в гости, согласилась помочь вам решить задачку по геометрии и перевернула обложку учебника со словами: «Ой, а это какой класс-то хоть?»

Да, я понимаю, что вы можете продолжить этот список обид до бесконечности. У каждого в запасе целый ящик таких историй. Обиды тех, кто был старшим в семье и пас сестер в песочнице вместо игр в казаки-разбойники, и тех, кто был младшим и до выпускного не имел новой одежды, потому что «брат вырос из этих джинсов, они еще хорошие, ну-ка примерь». Обиды тех, кого задаривали вещами, но не позволяли никого приводить в гости (они все бедные и нам не ровня, увидят и будут завидовать).

Нам обидно, потому что вот бы родители любили нас все время и были за нас, а они кричали, ругали, пилили и любить были согласны, только если мы делаем то, это и вон то, а это, это и это не делаем. Вот когда ты кашу ешь и пятерки получаешь, тебя любят, а когда прогуливаешь математику и не убираешь комнату, то уже не любят, причем громко и со слезами. И список требований удлинялся, а похвала как-то смолкла, никакие пятерки, значки кмс и красные дипломы не были достойны ее.

Одна девочка жила в режиме подобных воспоминаний много лет. Ничто не представлялось ей таким мучительным и несправедливым, как отношения с родителями. С 18 лет эта девочка тратила половину заработка на психотерапевтов, не хотела жить в родном городе и не спала ночами. Абсолютно все проблемы представлялись ей результатами детских травм, особенно если ей иногда на досуге случалось почитать психологов или вообще как-то вникнуть в причинно-следственные связи.

Еще девочку грызла зависть. Она придумала себе гениальную фразу, которую мечтала сказать родителям в ответ на вечное «хорошие дети заканчивают вузы и выходят замуж за приличных людей». Фраза звучала так: «А хорошие родители детям подготовку к вузу оплачивают и квартиры дарят». Надо сказать, что девочка довольно давно была сиротой и предъявлять подобные претензии ей было некому, но она все равно умудрялась развивать свои отношения с родителями в сторону внутреннего ада.

Однажды эта девочка, которая вообще-то была христианкой и регулярно читала Писание, наткнулась в нем на небезызвестные десять заповедей. Одна из заповедей, в нарушении которой девочка каялась регулярно, звучала так:

Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.

Перечитав внимательно эту фразу, девочка, против обыкновения, остановила бегущую строку детских воспоминаний. Ей в голову пришла необычная в своей новизне мысль: в заповеди не сказано «люби», сказано — «почитай». А что такое, собственно, почитание?

Все это было так ново и необычно для девочки, что она даже погуглила это привычное уху слово. Синонимами почитания в словарях оказались уважение, почтение и благоговение.

Отступать было некуда, так что пришлось думать совсем уж неожиданные вещи. Например, что есть на свете некоторое число людей, к которым она относится с уважением. И, как ни странно, она не жаждет, чтобы эти люди знали все подробности ее жизни, расспрашивали постоянно, как у нее дела, и в любой ситуации брали ее сторону. Более того, общение с такими людьми не бывает в режиме нон-стоп. Встречи с ними редки и обычно продуманны.

Кроме того, обнаружилось, что есть и люди, к кому девочка относилась с почтением. Это значило, что она готова выслушать их мнение по некоторым важным вопросам, принять критику и сделать поправку на их возраст, мировоззрение и жизненный опыт, отличный от ее собственного жизненного опыта. При этом совершенно не обязательно, чтобы они вникали в мотивы всех ее жизненно важных решений. Почтение — это принятие чужого ума, взгляда и мнения.

Ну а насчет благоговения девочка уже немножко знала, потому что сама к тому моменту была родителем. Благоговение — это было то чувство, которое она испытывала, понимая, что вела бы себя с собственным ребенком в десять раз хуже и грубее, если бы была беременна вторым уже через полгода после первых родов. Или если бы полоскала постельное белье руками в раковине, живя в доме без ванны. Или если бы в стране прямо сейчас бы началась война, и квартиру пришлось бы продать по цене холодильника и бежать с одной сумкой в зубах, потому что в каждой руке по ребенку.

Как они только справились, все эти родители, думала девочка с благоговением и немножечко со стыдом. Как они при всех этих условиях находили в себе хоть каплю любви и внимания к детям.

И этот день, в который девочке пришлось подумать все эти мысли и понять, что почитание — это дистанция между тобой и родителем, потому что должно быть дистанции между двумя взрослыми людьми, — этот день действительно был для нее длиннее всех предыдущих. Он длился и длился. А потом, когда все в доме уснули, девочка впервые за последние примерно двадцать пять лет вышла на кухню и тихонько-тихонько позвала:

— Мама…

И первый раз за двадцать пять лет заплакала.

От невиданной свободы, когда прежние обиды сделались такими незначительными на этой новой дистанции почитания.