Игра в бисер, или Выйти из замкнутого круга

С Натальей Галецкой (сокращённо – Нэсли) я познакомилась почти десять лет назад. Я тогда знать не знала, что она в скором времени станет известна мне, да и многим в Рунете, как одна из самых потрясающих мастериц хенд-мейда, которых я когда-либо знала. Признаюсь честно, до знакомства с ее украшениями из бисера я весьма пренебрежительно относилась к этим стеклянным бусинкам, в чем сейчас раскаиваюсь.

В тот день, когда я увидела ее впервые, стояла осень, прохладная, золотая, та самая, которая создает особое романтическое настроение. В этот день любители ролевых игр собрались в подмосковном лесу на праздник – лучный турнир. Я обратила внимание на девушку редкой красоты, которая стояла чуть поодаль от остальных.

Уже много позже я выяснила, что ее зовут Нэсли, в миру Наталья Галецкая, но она почти не выходит в этот самый мир, так что и паспортным именем своим пользуется достаточно редко. Тогда же, в лесу, я просто отметила красоту незнакомой девушки и забыла об этой встрече. Несколько лет спустя я набрела на ее блог на просторах «Живого Журнала». Этот дневник содержал в себе настоящие сокровища —  фотографии изумительных украшений из бисера, фурнитуры, полудрагоценных камней. Все было сделано «из мастерства, из ничего, из безрассудства моего». «Когда б вы знали, из какого сора» — друзья и знакомые охотно отдавали Нэсли порвавшиеся бусы, старые ключи, сережки без пары и прочий лом, а она создавала из них свои неповторимые рукотворные истории.

Колье, серьги, браслеты, кольца, — все казались удивительно гармоничными, и каждое украшение было – как бы это точнее выразиться — живым. Да, именно живым — эти работы дышали, отражали характер их создательницы, ее настроение, рассказывали свою уникальную историю, вступали со зрителем в безмолвный диалог, не оставляя его потребителем, равнодушным созерцателем обычной искусной поделки.

Глядя на эти работы, ты чувствовал себя сопричастным чему-то большему – не побоюсь этого слова, — искусству.

А еще в своем блоге Нэсли рассказывала о своей жизни – живо, остроумно и увлекательно, как и положено лингвисту, хорошо владеющей русским языком. Она была вдумчивой и проницательной, чуткой, уважительной и внимательной к себе и к другим, как и положено человеку, чьим вторым высшим образованием стала психология. Мы познакомились поближе на просторах сети и стали общаться, с веселым изумлением обнаружив, что диаметрально противоположны почти во всем – от манеры общаться до способа проводить свободное время. Передо мной расстилались те самые просторы богатого внутреннего мира непохожего на меня человека, ведущего весьма интересную жизнь, по которым хотелось неспешно бродить, изучая. Рассматривая, как те «сокровища», что выходят из-под ее пропахших кофе пальцев.

И тогда я решила сделать с Нэсли интервью. О ней самой и ее образе жизни, о том, что сподвигло ее уйти на фриланс из офиса. О ее домашних – муже, который по праздникам плюется огнем и способен сделать сюрприз в виде неожиданного ремонта кухни своими руками, двух собаках и гигантском слизне Диего (в бэкграунде у этой семьи еще и ворон с крысой). О том, что можно и даже нужно учитывать особенности своего характера и темперамента, чтобы построить жизнь не по принципу «как у всех», а по принципу «мне так удобно, и неважно, что скажут окружающие». О том, как на это вообще решиться – жить не как все. О том, что такое творчество и как превратить его в работу, а не в рутину. Сегодня Нэсли не только делает украшения, но и проводит мастер-классы по макияжу: она поразительным образом умеет перевоплощаться и часто служит моделью для своего мужа, который освоил ремесло фотографа. Вместе они — пример невероятно творческой семьи, настоящей команды. И удивительно красивая пара.

А чтобы все вышесказанное не звучало как ничем не подкрепленный панегирик, иллюстрирую наш с Нэсли разговор фотографиями авторства ее супруга. Их работы говорят сами за себя.

— Нэсли, как появился твой творческий псевдоним и что он означает?

— Мое имя — это просто имя. Оно ничего особо не значит, кроме меня, а я себя так называю уже лет 20. Поскольку  сейчас мне 33, можно сделать нехитрый вывод, что это имя со мной рядом большую часть жизни. Моего мужа по паспорту зовут Иван Мельников, но он тоже предпочитает зваться иначе – Линдал. Это имя – наследие толкинизма, в переводе с синдарина (один из эльфийских языков – прим. авт.) значит, что он быстрый.

— Немногие осмеливаются на самом деле оставить офисную работу и начать зарабатывать тем, что называют хобби или творческим увлечением, хотя многие об этом мечтают. Что позволило тебе решиться на этот шаг? Как ты поняла, что не сможешь работать с девяти до пяти, как все обычные люди?

— Моя история — это история понимания разницы между «хорошо для меня» и «правильно». Живя в более или менее «правильной» семье, как «правильно» — я знала наверняка. Студенткой я знала, что придет время — я буду ходить по утрам на работу, потому что это нормальный порядок вещей. Я была уверена, что привыкну, потому что все привыкают. Я хотела привыкнуть. Разумеется, я замечала некоторые свои особенности, но искренне надеялась их перерасти — поскольку все живут и справляются, наверняка и у меня со временем будет так же, надо только привыкнуть. Я и пыталась привыкнуть. Хотя, уже работая в офисе, не могла не замечать, что некоторые вещи, которые другим даются даром, как само собой разумеющееся, от меня требуют постоянного внимания и специальных усилий: находиться в контакте с большим количеством людей, звонить по телефону, даже просто каждое утро спускаться в метро.

Дело в том, что я из тех, у кого любое взаимодействие с людьми выедает огромное количество сил. Для меня общение, даже самое комфортное, дружеское — это работа, и присутствие рядом других людей — испытание. Я с детства верила, что это некий изъян, дефект душевного устройства, слабость, которую надо преодолеть. Fake it until you make it — я заучивала перед зеркалом какие-то формулы вежливости или просто самые ходовые фразы для поддержания разговора вместе с интонациями и выражениями лица. Я каждый день выходила на работу, как на бой,  — и это была очень смешная, бесполезная война, потому что в результате у меня получалось делать все то же, что естественным образом делали мои коллеги, и почти так же хорошо, как они. То есть вот эти бесконечные, изматывающие усилия позволяли держаться только на среднем уровне.

— Что помогло выйти из этого замкнутого круга?

— В какой-то момент я увлеклась психологией, а позже это привело к получению второго высшего образования (по первому образованию Нэсли – линвгист, специализация – лингвистика текста, французский язык – прим. авт.). Так вот, настоящим открытием и спасением для меня явилось знание о психотипах и акцентуациях, понимание, что люди — действительно очень разные, а то, что я считала своим пороком — просто один из вариантов нормы, что таких людей, как я — много, и что никакими упражнениями и ежедневными усилиями мне не удастся перелепить этот склад личности. Я могу бесконечно маскироваться и мимикрировать, я могу заучивать какие-то ходы и приемы, но я не смогу получать удовольствие от работы с людьми, не смогу радоваться такому ритму жизни, не смогу перестать считать самой желанной ту работу, которая происходит в полном уединении и требует усидчивости и концентрации, а не живости и легкости на подъем. В период между 22 и 26 годами я успела поработать библиотекарем, шофером, журналистом, преподавателем, PR-менеджером в IT-компании и помощником руководителя.

Сейчас, оглядываясь назад, мне трудно не интерпретировать события в свете знания о том, что случилось позже, но так или иначе – в результате этой четырехлетней гонки на износ я слегла. Очень серьезно заболела, год пришлось выкарабкиваться и потом еще какое-то время восстанавливать здоровье. Тому были и вполне объективные причины. Но сейчас мне кажется, что, кроме прочего, я тогда еще и просто надорвалась. Работу пришлось бросить — какое-то время мне было проще лежать, чем сидеть. Но деньги были нужны, и я, более, чем когда-либо вынужденная экономить ресурсы и рассчитывать силы, стала искать другие способы заработать на жизнь.

Я репетиторствовала, брала переводы, расшифровывала диктофонные записи и писала какую-то ерунду на заказ. Денег это приносило немного, но главное — я обнаружила, что можно работать и не на «работе», в комфортном для себя ритме, даже не выходя из дома. Следующим большим открытием было то, что на самом деле моя работоспособность, даже с учетом тогдашнего состояния, намного выше, чем я привыкла думать.

Когда силы не тратятся на ежедневное преодоление себя, высвободившийся ресурс может быть использован на куда более осмысленные дела. На самом деле, смешно замечать, как оборотной стороной недостатков оказываются реальные преимущества: так, я медлительна и тяжела на подъем, и иногда слишком терпелива, но именно эти же механизмы обеспечивают крайнюю усидчивость, способность часами заниматься самой кропотливой работой, не уставая, легко устанавливать распорядок труда и не прилагать никаких специальных усилий для самодисциплины. Еще одним открытием было то, что разговоры о «совах» и «жаворонках» — это не ерунда в духе гороскопов: работая в офисе, я каждый раз мучительно поднимала себя на ноги по звонку будильника, заведенного на шесть утра. Сейчас я сплю те же шесть-семь часов в сутки, но будильник ставлю на одиннадцать, и просыпаюсь легко и без усилий.

— Как и когда ты начала делать украшения?
— Украшения я делала всегда, впервые попробовала лет в семь, и с тех пор это стало частью моей жизни. Мелкая, тихая, однообразная работа помогает мне упорядочивать мысли, дает ощущение твердой почвы и контроля над происходящим. Но, когда я вынужденно осела дома, то, что было редкой отдушиной, стало частью уклада. Когда делаешь что-то регулярно в течение 20 лет, это начинает получаться хорошо, и мои вещи стали замечать знакомые, ученики, заказчики. Иногда спрашивали, не соглашусь ли я что-нибудь продать.

Иногда я соглашалась — стесняясь и не умея называть цену. Но — небо, благослови интернет! — в какой-то момент я обнаружила, что вокруг полно мастеров, которые живут своим ремеслом. Фотографии вещей, посты в блогах и сообществах, пересылка, способы оплаты — какое-то время ушло на то, чтобы понять всю эту механику, еще какое-то — на то, чтобы собрать аудиторию, но в итоге я получила удивительную возможность сделать своим основным занятием то, чем продолжала бы заниматься даже в том случае, если бы совсем перестала нуждаться в деньгах. Кормить меня мое дело начало в течение первой пары лет, целенаправленным продвижением себя я не занималась, и сейчас мне кажется, что мне просто повезло, что ли.

Мой блог быстро стал читаемым, а недавно вот за три тысячи подписчиков перевалил. Разумеется, все это совершенно не имело ничего общего с моими представлениями о том, как надо жить. Это было «неправильно», но мне впервые за много лет было хорошо. 

— Как протекает твой обычный рабочий день? Трудно работать и вообще большую часть времени проводить, не выходя из дома?

— Я думаю, такой затворнический образ жизни с 12-часовым рабочим днем — не то, что подошло бы многим, кто-то бы и на стенку полез, но сейчас я вижу, что это — один из самых эффективных способов использования меня и всей моей специфики.

Что мне больше всего нравится в моем нынешнем образе жизни — то, что жизнь не делится на, собственно, жизнь и изъятое из нее время, которое отдано работе. Собственно говоря, практически все мое личное время и стало рабочим, квартира потихоньку превратилась в мастерскую, где я еще и сплю, и это, на самом-то деле, замечательно. Я испытываю удовольствие от процесса, радость и гордость от результата… и мне за это еще и платят. Рядом с моей постелью с вечера остается незаконченная работа, и я возвращаюсь к ней прямо с утра, под первый утренний кофе. Допив, я встаю, одеваюсь, заправляю постель… и продолжаю работать и пить кофе. В моей жизни мало страстей и вредных привычек, но кофе, безусловно, страсть. Это мой бензин, моя кровь. Иногда мне кажется, что, когда из моих ровесников начнет сыпаться песок, из меня будут сыпаться кофейные зерна и бисер.

— Как к тебе приходят идеи для твоих украшений?

— Вещи, которые я делаю, — почти всегда «о чем-то». Это, в сущности, единственный доступный мне способ поговорить о том, о чем очень тяжело говорить словами — сны, фантазии, какие-то навязчивые образы, разные составляющие личной мифологии, впечатления от прочитанного и увиденного, все то, что волнует, восхищает или пугает, — слишком личное, чтобы я могла называть это вслух. Разумеется, то, что получается на выходе, может быть куплено просто как украшение, аксессуар к платью, и такой исход не кажется мне печальным. Но это и своего рода письма в бутылке, то, что может быть прочитано, то, что может резонировать у тех, кто на одной ноте со мной, и так тоже бывает.

Помимо достаточно традиционных для рукоделия материалов, я иногда использую какие-то совсем странные вещи — ключи, лупы, механизмы и циферблаты от часов, пуговицы, фрагменты старой, а иногда и старинной бижутерии, монеты, когти и зубы животных, птичьи перья — список можно продолжать долго. Друзья, знакомые, а иногда и просто случайные люди часто отдают мне всякое странное с комментариями «вдруг пригодится», и потом бывают очень удивлены, обнаруживая, как именно это пригодилось.

Мне нравится сталкивать в одной работе, например, дорогой японский бисер, кристаллы «Сваровски», полудрагоценные камни — и какой-нибудь железный ключ XIX века, настоящий компас, обкатанный морем камешек, вышедшую из обихода монетку… Так получаются вещи-истории, вещи-путешествия.

В первые годы я довольно много брала заказов. Сейчас не беру совсем, потому что второе ремесло, визажистское, стало занимать ощутимое место в жизни, и то время, что есть на бисер, мне хочется отдать вещам на какие-то свои темы. 

— А чем занимается твой муж?
— Линдал еще до нашего знакомства делал всякое из кожи — сумки, пояса, браслеты. Он и сейчас их делает — странные вещи по мотивам книг и компьютерных игр, иногда почти пугающие, некоторые из них вполне могли бы быть антуражем для фантастических фильмов… Поскольку мы оба продаем свои работы через сеть, пришлось научиться их хорошо фотографировать. Но прикладная необходимость быстро переросла в нечто большее, и за пару лет Линдал стал фотографом, ярким и самобытным.

Сам он определяет жанр, в котором работает, как «фотоистории» — фотосеты выглядят чередой стоп-кадров несуществующих фильмов. Меня завораживает его подход, его идеи, образы, которые он придумывает. Даже если бы мы не были женаты, мне бы хотелось быть частью всего этого, так что я с самого начала стала участвовать в его затеях — иногда как модель, иногда как ассистент, потом взяла на себя обработку фотографий, а год назад выучилась на визажиста. Мы вдвоем составили неплохую команду: будучи на одной волне, можно не тратить много времени на объяснения, что и как делать. Мы постоянно находимся в процессе обмена идеями, задумками, историями, и это очень сильно толкает вперед. Так, у него в планах начать снимать видео, и не просто видео — кино. Я же планирую в ближайшее время выучиться на гримера.

— Расскажи о Линдале. Я знаю, что историю вашего знакомства, как и историю ваших отношений, никак нельзя назвать тривиальной.

— Будучи человеком крайне замкнутым, с большой потребностью в одиночестве и тишине, я никогда особо не мечтала о том, чтобы наладить с кем-нибудь хотя бы подобие совместной жизни. Не было ни потребности, ни даже особого интереса, а все попытки иметь дело с противоположным полом были, откровенно говоря, более или менее нелепы. Мне просто реально совсем не интересна эта сфера жизни. Вообще. Я никогда не влюблялась, никогда не испытывала влечения, никогда не увлекалась никем. Это те штуки, которые кажутся мне, в целом, довольно скучными.

В какой-то момент я окончательно поняла, что это не мое, и закрыла для себя этот вопрос. Вот примерно тогда мы с Линдалом и встретились. Оказались в одной компании, начали общаться, — и очень быстро каждый обнаружил в другом не просто единомышленника, а именно того человека, с которым хотелось бы оказаться спиной к спине, если вдруг придется отбиваться от толпы голодных зомби. По большому счету, мы могли бы и не начинать встречаться, жить вместе, жениться – при других обстоятельствах мы могли бы просто дружить и сотрудничать, это все равно было бы круто. Мне не хотелось его себе. Но, когда он сам об этом заговорил, я поняла, что да, это может получиться.

Собственно, я поэтому и предложила сразу попробовать обкатать идею в реальных условиях – там речь шла не о романтике, а о том, как мы сработаемся как команда. И да, мы хорошо сработались. Снимали фото и видео, тушили лесные пожары, делали вещи в соавторстве, гребли лопатами дерьмо в собачьем приюте, ездили на машине через полстраны и делали кучу всего такого, что требует четкости, слаженности и уверенности в напарнике.

У нас не было ничего, похожего на роман. Мы оба одиночки, мы оба не планировали никакой семейной жизни, и оба при этом совершенно не были нацелены на что-то более легкомысленное. Нам было важно понимать, что происходящее — не увлечение, не влюбленность, не что-то такое, что застит взгляд, а потом рассеивается. Все это требовало одновременно очень большой осторожности и такой же смелости.

Было ясно, что происходит что-то большое, и это большое нельзя было разменять на обычную в таких случаях мишуру. Поэтому мы старались быть предельно честными, на каждом шагу спрашивая себя: действительно ли это то, чем кажется, действительно ли я чувствую именно это, не подменяю ли я происходящее фантазиями, не пытаюсь ли я произвести впечатление, показаться лучше?

Это работало и в большом, и в малом: я не пыталась даже выглядеть лучше, встречала его в обычной домашней одежде, без косметики, и если готовила, то обычную еду, ту, что обычно ем сама. Между нами не было ничего, кроме слов, когда я предложила жить вместе — раз уж дело дошло до объяснений, подумалось мне тогда, лучше просто сразу попробовать, что у нас получится в быту, в нормальной рабочей обстановке. Через полгода эксперимент был признан настолько удачным, что мы внезапно поженились.

— Неплохое решение для двух одиночек.

— Надо сказать, что сама идея брака всегда внушала мне ужас. Я даже толком не могу сказать, откуда это, но один из повторяющихся сюжетов моих ночных кошмаров — меня выдают замуж, и я либо осознаю себя уже в процессе свадьбы, либо просто не могу этого избежать, и в этих снах всегда просто бездна отчаяния и беспомощности.

Видимо, тут не без влияния классической литературы — будь то «Анна Каренина» или бунинская «Деревня», замужество всегда оказывалось западней, и даже знание о том, что в современном мире развод — вполне доступная вещь, слово «замуж» для меня звучало, как лязг железного засова. Так что я очень боялась. Я взяла с Линдала слово, что никто не будет знать о том, что мы собрались сделать, пока оно не случится. И слово он сдержал — даже наши родители узнали обо всем только после того, как паспорта были проштампованы: его смс маме состояла из одного слова, моя — из двух.

Разумеется, не было ни платья, ни фотографий, ничего. Мы съездили в ЗАГС на маршрутке, а когда вернулись, я от волнения просто уснула и проспала до вечера, а когда проснулась, мы уже выпили вина и отметили событие. Не очень романтично, но зато это был самый щадящий способ из всех возможных.

Прошло пять лет, жуткие сны о замужестве сниться не перестали, но о том, что мы все-таки поженились, я ни разу не пожалела.

Беседовала Юлия-Маргарита Поляк