Гончарова Вторая

Она на всю жизнь сохранила легкое отношение к быту. В ее гардеробе соседствовали элегантные шляпы и крестьянские платки. Скромность и непритязательность сочетались в ней с аристократическим достоинством — она принадлежала к известной дворянской фамилии и приходилась родственницей жене Пушкина — знаменитой красавице Натали. И звали ее так же — Наталья Гончарова, различались только отчества. Современники восхищались ее сдержанностью, естественностью, серьезностью во всем, неутомимой работоспособностью и прозвали «амазонкой русского авангарда» — ведь она была первой женщиной-художником, взявшей на себя роль авангардиста.

Гончарова родилась 16 июня 1881 года в селе Нагаево Тульской губернии. Удивительное место: рядом Бежин Луг, чуть далее — Ясная Поляна, толстовские и тургеневские места. Ее детство прошло в фамильных имениях средней полосы России. Фантазии родной земли, природная жизнь с ее увяданием и обновлением, примитивный крестьянский быт, мистические религиозные мотивы пропитают в будущем ее неповторимое искусство, в котором она сосредоточится на постижении внутренней сущности народного творчества, его монументальности и глубины. Что бы она ни делала, получалось ярко, декоративно и мощно — хоть живопись, хоть скульптура, хоть книжные иллюстрации, хоть модные картинки.

Французский поэт Гийом Аполлинер увидел в ней «калмыцкую кровь», а Марина Цветаева, наблюдая за художницей, заключила: «Гончарова — явная деревня и явный Восток, от которого у нее, кстати, и скулы».

Имя Гончаровой неотделимо от имени другого великого художника — Михаила Ларионова, с которым они вместе прожили шестьдесят лет. Два гения в одной семье? Разве это возможно? Возможно — ответили Гончарова и Ларионов. В их жизни было много совпадений.

Они родились в один год. Оба в десятилетнем возрасте переехали в Москву. Оба поступили в Училище живописи, ваяния и зодчества, где и познакомились, и влюбились друг в друга с первого взгляда. «Мы с Ларионовым как встретились, так и не расставались. Но мои родители были против наших отношений», — говорила Гончарова.

Ей, вдумчивой и спокойной Наташе из скульптурного класса, быстрый и суетливый Ларионов заявил: «У вас глаза на цвет, а вы заняты формой. Откройте глаза на собственные глаза». Но Наташа получила серебряную медаль за успехи в учении и не собиралась отказываться от скульптурного дела. Это потом она скажет: «Ларионов — это моя творческая совесть, мой камертон, пробный камень на фальшь». А тогда произошла серьезная ссора между молодыми людьми. Три дня они не виделись. И Гончарова заполнила стену живописью — первой в своей жизни. С этого все и пошло. Живопись стала смыслом жизни для Гончаровой.

После того, как Михаила исключили из училища за эпатажный поступок, родители категорически запретили Наталье с ним встречаться. В ответ на это Гончарова ушла из дома. Они с Ларионовым сняли квартиру и стали жить вместе. У них сложилась репутация отчаянных авангардистов, смущавших публику скандальными выходками, дерзкими манифестами и рекламными трюками.

Автопортрет. 1907.

Наталья расписывала красками свое лицо и лица друзей, и так они гуляли по Москве. Один из современников писал о Наталье: «Гончаровой нынче кланяется вся московская и петербургская молодежь. Но самое любопытное — ей подражают не только как художнику, но и ей внешне. Это она ввела в моду рубашку-платье, черную с белым, синюю с рыжим. Но это еще ничто. Она нарисовала себе цветы на лице. И вскоре знать и богема выехали на санях — с лошадьми, домами, слонами — на щеках, на шее, на лбу. Когда я спросил у этой художницы, почему она предварительно покрыла себе лицо слоем ультрамарина. — Смягчить черты, — был ответ».

Гончарова хотела быть с Ларионовым, но не хотела быть его тенью. Возможно, именно она настояла на том, чтобы они сохранили статус свободных художников и не зарегистрировали свои отношения официально. Ларионов был наставником Гончаровой в искусстве, но самое главное, чему он ее учил — это быть самостоятельной, найти свой творческий путь. Поэтому они даже решили разъезжаться на лето, каждый на свою малую родину. После того, как одну из картин Ларионова приобрела Третьяковская галерея, родственники Натальи смирились с их свободным браком и предоставили молодым трехкомнатную квартиру в фамильном особняке Гончаровых в Трехпрудном переулке.

В 1915 году, по приглашению  Сергея Дягилева, поразившего Париж своими «Русскими сезонами», они вместе покидают Россию. На склоне лет Гончарова писала: «Я и не думала серьезно о театре, но однажды мой друг Сергей Прокофьев сказал мне, что Дягилев хочет меня видеть. Это изменило всю мою жизнь. Вместо того чтобы остаться московской художницей, я стала декоратором балета, объездившим весь мир».

Мировую славу принесла Гончаровой постановка балета «Золотой петушок». Критики писали, что художнице удалось найти в декорациях и костюмах цветовое соответствие духу пушкинского текста и музыке Римского-Корсакова. Спектакли в оформлении Гончаровой и Ларионова шли с триумфом во многих странах. Они работали в четыре руки и с полувзгляда понимали друг друга. Основным источником их вдохновения было русское народное искусство. Ларионов очень гордился успехами своей жены, а она писала ему: «Я прекрасно знаю, что я — твое творение. Без тебя ничего не было бы».

Будучи в Испании, Гончарова нашла свою живописную тему на целое десятилетие. Серия «Испанок» становится ее визитной карточкой.  «Испанию я очень люблю», — говорила художница. Но супругов начинала тяготить разлука с Родиной. Закрытая и застенчивая Наталья Сергеевна оставила в своем дневнике пронзительные строки о детстве и юности: «Одиночество без отца, который учится в Москве. Мамочка, дай мне надеть «драненькие». … Трудная жизнь, бедность, затруднения нашего обучения. … Мой отъезд за границу, которого мама не хотела. Мама умерла почти с голоду во время войны, когда не было сообщения между Парижем, где я живу, и Москвой».

Гончарова и Ларионов хотели вернуться, однако исторические катаклизмы помешали им это сделать. С 1918 года они окончательно обосновались в Париже, вблизи Монпарнаса, в крошечной квартире. Гончарова не любила готовить, и поэтому питаться приходилось в кафе. Одно из таких кафе находилось прямо в их доме, оно существует и сейчас.

Их совместная жизнь была далека от идиллии, но они всегда были вместе. Ученица Гончаровой Татьяна Логинова удивлялась: «Меня поразил контраст: Михаил Федорович громко смеялся, шутил, прерывая других, заказывал необыкновенные блюда, его меню было, как он сам, особое. Наталия Сергеевна была приветлива, но сдержанна… время от времени останавливала мужа: «Миша, тише!» Самую суть их разности уловил поэт Николай Гумилев: «Восток и нежный, и блестящий В себе открыла Гончарова, Величье жизни настоящей У Ларионова сурово».

В Париже Наталья Гончарова познакомилась с Мариной Цветаевой, уехавшей в эмиграцию. Описал встречу двух великих женщин литератор Марк Слоним: «Перед моим очередным отъездом в Прагу, в самом конце января, я познакомил в ресторане «Варэ» МИ с Натальей Сергеевной Гончаровой, и обе друг другу понравились. МИ сразу привлекли в Гончаровой ее тихий голос, медлительные, сдержанные манеры, внешнее спокойствие, под которым легко было угадать натуру страстную и глубокую, ее чисто русская красота».

«Внешнее явление Гончаровой. Первое: мужественность. — Настоятельницы монастыря», — вот что поразило Марину Ивановну при знакомстве. А вот ее впечатления от посещения мастерской: «Помню льющийся пот и рубашечные рукава друзей, строгавших какую-то доску. Моя первая мастерская Гончаровой — совершенное видение труда, в поте лица, под первым солнцем». С Цветаевой у художницы получилась совместная работа: Гончарова иллюстрировала ее поэму «Молодец», проникнутую русскими национальными мотивами.

На склоне лет художников посетили увлечения. У Гончаровой появился близкий друг, у Ларионова — подруга, но, несмотря на это, они продолжали работать вместе, а когда надолго расставались, переписывались почти каждый день. Их соединяло то, что было больше, чем любовь — великое искусство. Через пятьдесят лет совместной жизни художники сочетались законным браком, главным образом, для того чтобы сохранить свое творческое наследие.

А. А. Моргунов. «Портрет Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова»

«Все проходит — любовь, дружба. И только труд остается», — не раз говорила художница, сгоравшая страстью к труду, к своему святому ремеслу. Гончарова, создавшая более 800 произведений, работала до последних дней. Вот как вспоминает об этом русская танцовщица Нина Тихонова: «Она не покидает больше постели. На белой подушке — туго обтянутая седеющими волосами головка. Скорбный, как у Богородицы, лик. Нездешний усталый взор. Кистью, привязанной к непослушным больше пальцам, она пишет букетик желтых цветов, что стоит перед ней на камине».

Она почти не могла работать из-за мучившего ее артрита и очень страдала от этого. Превозмогая боль, художница двумя руками сжимала карандаш, чтобы сделать хотя бы небольшой рисунок. 17 октября 1962 года Гончарова умерла в Париже, а через два года скончался и Ларионов.

Предвидя их творческое долголетие в памяти благодарных зрителей, Цветаева писала: ««Гончарова и Ларионов не только живые, а надолго живые. Не только среди нас, но и немножко дальше нас. Дальше и дольше нас».