Брак — это постоянное творчество

От редакции: Елена Хаецкая — писатель, переводчик, автор ряда исторических и фантастических романов. Когда мы решили взять у нее интервью о жизни и творчестве, то на первые несколько вопросов Елена Владимировна ответила нам законченными полноценными заметками. Вначале — о любви, семейной жизни, отношениях с близкими людьми. А после — ответы на более конкретные и специфические вопросы читателей, почитателей ее книг.

Сбор материала

Писателю положено быть душеведом, работа такая. Но училась я не на писателя, а на журналиста, и потом лет пять работала в журналистике. Всегда была любопытна. Вела дневники просто из желания писать. Превратить материю в слово. Не записано – значит, не осознано, а не осознано – значит, не существует. Мир есть книга.

Еще я нарочно тренировала память. Могла дословно запомнить все разговоры за несколько дней и потом их воспроизвести почти документально. Исписывала тетрадь за тетрадью. Потом как-то раз перечитала – и то, чего не понимала в юности, вдруг стало так ясно, как будто мне словами объяснили: что имел в виду каждый человек. Записывая «по горячим следам», я не понимала истинного смысла увиденной картинки, строила разные догадки, терялась в иллюзиях касательно людей. Но документальность записи оказалась настолько точной, что через десять лет я смогла наконец понять, что происходило на самом деле. Тот парень вовсе не был влюблен в эту девушку, а моя подруга имела в виду совершенно не то, что мне тогда представлялось, – и так далее.

Когда я начинала работать журналистом, диктофона у меня не было, поэтому тренированная память очень пригодилась. Я только имена записывала в блокнот, остальное воспроизводила по памяти и потом присылала готовую статью человеку, о котором писала. Они всегда удивлялись, как точно все изложено.

Со временем навык значительно утратился. Не до конца, конечно, и все-таки шпиона из меня теперь уже не получится. Но я до сих пор считаю, что журналистам лучше писать по памяти и впечатлению, а не с диктофона. Считается, что диктофон позволяет сохранить всю информацию, однако это весьма поверхностное представление. Человек говорит совершенно не так, как пишет. Все эти крики журналистов: «Я все дословно записал! Он именно так и сказал!» — признание в вопиющем непрофессионализме. В прямой речи человек практически всегда будет либо мычать, либо употреблять слова-паразиты, потому что пока человек произносит «значит», «стало быть», «м-м-м…» — он думает, подбирает более точное выражение. А горе-писаки расшифровывают диктофонную запись со всеми этими «значит» и воображают, будто они такие документалисты. Важно поймать дух разговора, ощущение от живого общения с человеком, а не то, как он переставляет слова при прямой речи (прямая речь еще тяготеет к инверсии, человек сначала называет главное, потом развивает подробности, например: «Моя подруга — она два курса института закончила только»; а в письменной речи та же самая информация и та же самая эмоция должны выражаться совершенно другими средствами; но об этом сейчас напрочь забыли).

Схемы для обобщения

Еще в детстве мне очень хотелось узнать, как человек устроен и как дергать людей за правильные ниточки – манипулировать ими. В основном проистекало это не вполне почтенное желание из-за того, что меня постоянно допекали: «Сними наконец свои розовые очки! Хватит глядеть на мир сквозь розовые стекла! Пойми ты, как на самом деле устроена жизнь!»

Я искала систему, которая позволила бы мне обобщить накопленные сведения о людях, применить их на практике. Одно время это была астрология. Делались попытки заняться психологией. Я гадала на картах. Могла угадать о человеке многое, вплоть до точного возраста.

Но все эти системы работали плохо в силу схематичности – ограниченности, конечности. Человек, жизнь – бесконечны. Если же сущностей очень-очень много, но все-таки они где-то заканчиваются, – значит, обязательно произойдет сбой, ведь всегда остается риск нарваться на исключение.

Когда я пишу книжки, то руководствуюсь обычно простым здравым смыслом. «Будь я колечком, где бы я спрятался?»

Еще я не боюсь ошибок. В книгах ошибки обычно мешают продолжать: как только возьмешь фальшивую ноту, работа сразу останавливается, приходится по месяцу и больше заново внутри себя перестраивать текст. И пока не найдешь, где соврал насчет героя, его мотивации или просто жеста, — текст с места не двинется. В жизни ошибаться не так неприятно, люди более гибки, чем литературные персонажи. Ну, ошибешься. Не так человека поймешь. Не то посоветуешь. А у человека своя голова на плечах – раз. И человек всегда может с тобой еще раз поговорить, все обсудить, простить тебя за глупость, в конце концов, — это два. Жизнь бесконечна, вариантов много, если и ошибся – можно поправить.

А вот астрологи, гадальщики и прочие ошибаться очень боятся, потому что тогда рухнет весь их ограниченный мирок – схема-то конечна. И если происходит ошибка, например, в толковании гороскопа, то быстро ищется какое-нибудь «строго научное» астрологическое оправдание: ну, на самом деле там была еще квадратура к Марсу, мы это не обсуждали, но она сработала… Ага, Меркурий во втором доме, вам отрежут голову. Поэтому я и говорю, что конечные схемы (астрология, нумерология, соционика, хиромантия, таро) – они мертвые. Ошибешься – и они ломаются.

Свое отношение к теме я изложила в романе «Вавилонские хроники» («Обретение Энкиду»), где абсолютно все побеждается несокрушимым добродушием, здравым смыслом и простотой персонажа по имени Мурзик. Наблюдательность и здравый смысл – с моей точки зрения, этого вполне довольно, чтобы справиться и с «жизнью», и с литературой.

Естественно, все это – только мое мнение. Я говорю о том методе, который выбрала для себя из огромного многообразия способов существовать (думать, писать), которые предлагала жизнь. Не было, наверное, такого ветра в девяностые, которым бы меня ни носило, поэтому когда я рассказываю о том, что отвергла, я это говорю не теоретически. Все опробовано на себе.

Творческая женщина

Когда творчеством занимается мужчина, все вроде бы понятно: домашние ходят на цыпочках – «папа работает». А когда женщина пишет? Только сядешь над листом бумаги, только сосредоточишься, как «он» входит и бубнит: «Дорогая, не хочу тебе мешать. Я только на минуточку. Ты не видела, куда я подевал сигареты?» Ну как, как, КАК он не понимает, что я здесь не гвозди заколачиваю! Что я не могу на секундочку оторваться, ответить, где сигареты, и снова начать стучать молотком по гвоздю? Мне же надо восстанавливать мою сосредоточенность, заново ловить мысль, снова искать потерянное слово, входить в творческий транс… Поэтому на вопрос мужа я начинаю кричать и ругаться. Он уходит, а я остаюсь наедине со своим испорченным настроением. И уже никакого творчества не получается. В гневе я иду мыть посуду, нарочно что-нибудь роняю. В общем, являю звероподобный лик творческой женщины. Будь я мужчиной – они бы не посмели!..

Да нет, еще как посмели бы. «Папа работает»? Ха. Вот будь кабинет – у папы или у мамы – тогда еще может быть. Но если кабинета нет, если комнат всего две, и во всех кишат дети, а еще не дай Бог бабушка и телевизор, то гению придется идти творить на кухню. А на кухне, между прочим, холодильник, чайник и другие блага цивилизации. «Я только за чаем…» — один за другим заглядывают и булькают.

С детьми мне всегда было проще, чем с мужем. Дети – это для меня естественно, все-таки девять месяцев были неразлучны. С их появлением на кухне общий эмоциональный «фон» для меня почти не меняется. А к мужу я обращаюсь всем существом, вся – потому что когда он входит, у меня совсем по-другому бьется сердце. И, соответственно, отвлекаюсь куда больше.

Многие вещи в себе я выстраивала сознательно и едва ли не насильственно. В какой-то момент решала, что «так надо», напрягала свою железную волю супермена – и вперед. За образцы при этом всегда брались какие-то очень высокие лица. Как-то раз я прочитала о феномене Жанны д’Арк. Сейчас даже не помню, где была напечатана статья. Там говорилось о том, что Жанна молилась непрерывно, и для нее это состояние было таким же естественным, как для Серафима Саровского: она просто жила в молитве, при этом могла разговаривать с людьми, а молитва не прерывалась. Именно поэтому, добавлял автор, западный тип духовности ее не понимал, у нее не было экстазов, выпадений из этой реальности в другую, она спокойно и естественно существовала сразу и здесь, и там. Сейчас не будем обсуждать, насколько прав или не прав был автор той статьи. Я уяснила для себя то, что было важно мне в тот момент: человек может одновременно находиться и тут, и там. Только у меня была не молитва, а творческий процесс. Сказано – сделано: я начала тренироваться. Как ни странно, иногда получается. И когда творческий процесс идет нормально, в тексте нет сбоев, то я могу спокойно ответить мужу, где его сигареты, могу показать ребенку, где обед, даже спросить, как дела в школе, дать простые распоряжения. И это не помешает работе. Другое дело, что в отличие от великих святых, которым я пыталась подражать таким вот прозаическим способом, я далеко не всегда держу внутри себя правильный настрой, далеко не всегда идет у меня текст, поэтому, бывает, сержусь на домашних. Но мне кажется, такое случается и у писателей-мужчин.

Самое главное, что я хочу сказать: при своем далеко не идеальном характере я никогда не прикрывала свои проступки «творческой натурой». Бывают у меня и срывы, и истерики, случались и скандалы, но вовсе не потому, что я писательница и поэтому мне «все позволено», — а потому, что я несовершенна, устала, больна, раздражена обстоятельствами. В общем, по самым обычным причинам, как у всех нормальных людей. Мне вообще-то кажется, что это гнусность — терроризировать домашних «творческой натурой». Если ты такая творческая, то зачем замуж выходила? Разводись и живи одна. Что касается творческих мужчин, которые себе позволяют выходки в силу «поэтического склада души», — то они определенно рискуют. Современная женщина обходится без мужа гораздо легче, чем мужчина обходится без жены. Опасное это дело – рисковать семьей ради поэзии. Я бы не стала.

Любовь не прекращается

И вот последнее: нужно ли разводиться, если «любовь ушла».

Мне кажется, мы допускаем ошибку, когда пытаемся абсолютизировать. Это опять склонность к каким-то конечным, окончательным (как следствие – мертвым) решениям. «Любовь – главное, любовь ушла – разводись!» Или: «В браке главное – долг, нет любви – терпи!»

Так люди же все разные. Нет двух одинаковых людей, не бывает двух одинаковых браков. Толстой фигню, прямо скажем, спорол: что значит – «все счастливые семьи счастливы одинаково»? По каким параметрам измерять? Любое обобщение будет ложью, всегда найдется исключение.

Мне кажется, нужно смотреть каждый раз отдельно.

Иногда особо верующие люди говорят, что мужа-пьяницу, который бьет жену, все равно надо терпеть. «Его тебе Бог дал для смирения». Так и хочется возразить в революционном духе: не царское нынче время – побои терпеть! Много пользы детям видеть мать избитой, заплаканной, прятаться по углам от озверевшего папаши.

Спасать алкоголика, наркомана – особый подвиг. А ведь нас предупреждают, чтобы не брались за подвиги выше сил, это вредно, можно надорваться и вообще все испортить. Если перенести искушение нет сил, надо бежать. А как определить, есть силы или нет, пора бежать или еще погодить? Каждый раз по-разному, нет универсальной схемы.

Но возьмем менее крайний случай: просто «ушла любовь». Как говорит мой муж, а зачем тогда женились – салатиков на свадьбе поесть? Брак – это постоянное творчество, совместное, неустанное. Дело даже не в том, что двое переделывают себя и друг друга, обтесываются, чтобы шестеренки ловчее встали, а в том, что двое созидают третье, брак. Семья – это ячейка общества. А что, не так? Семья – это боевая единица. Нагрянет беда – сумеет занять оборону. Случится праздник – выйдет при полном параде. Семья – оболочка, мембрана, за которой двое, трое, пятеро, сколько ни послал Бог – все чувствуют себя защищенными. У каждого свое место, и нет страха, есть уважение, слаженность, в общем-то гармония. Как тут может «уйти любовь», если все стоит на любви, на ней основано, ею скреплено? Ради чего же тогда один человек оставляет мать и отца, другой меняет свои привычки, ради чего переносят беременность и роды и бессонные первые ночи с младенцем, ради чего заводят собаку? Не ради же салатиков на свадьбе? Весь труд предпринимается ради любви и совершается любовью. Тогда и мембрана будет прочная.

Иногда пытаются оправдывать «запретную любовь», проще говоря, супружескую измену: мол, Бог-то есть любовь, значит, Бог в любой любви. А что называть любовью? Мы же знаем ее приметы: как она долготерпит, не ищет своего – и так далее. И что, бегая к любовнику, мы не ищем своего, долготерпим?

А вот если любовь истинная, никуда она не уйдет.

У меня был такой случай, я часто его вспоминаю. Я закончила университет, а работы найти не могла. Получив несколько отказов, пришла на факультет, села на пол под дверью отдела практики и распределений и расплакалась. Из кабинета вышел дядька, который ведал распределениями, сразу все понял. «На работу не берут? Не плачьте. Если в вас есть творческая искра, она не угаснет, а если угаснет – значит, не творческая». Эти слова были со мной всю жизнь.

Если есть любовь, если есть творчество – значит, не угаснут. То, что угасло, — того толком и не было. И еще, даже малую искру можно раздуть, нужно только основательно потрудиться.

Я объединяю в мыслях и в душе любовь, творчество и брак. Мне кажется, когда такое объединение естественно, то и любовь не прекращается, и внезапно супруги по-настоящему видят, как их соединяет Христос. Он говорит: «Я – Путь». Почему мы об этом забываем? Он – Любовь и Он – Путь. Нельзя прийти в любовь как кому-то на квартиру, лечь там на диван и думать, что теперь все завертится само собой. Любовь – это Путь. Идете вместе по этому Пути – как может Любовь перестать? А вот если один лежит на диване, а другой бегает вокруг него кругами и кричит: а как же наша любовь? – тогда да, тогда, наверное, можно и развестись.

Но вообще, вернусь к началу: универсального рецепта не существует, нет универсального решения, нет такой схемы, которая покрыла бы все. Жизнь – она живая и бесконечная, а схемы все мертвят, сводят к набору побрякушек. Господь Иисус Христос ни разу не дал одинаковых ответов разным людям, а мы почему-то именно одинаковости ищем. Это же опасно.

 Вопросы читателей

— Значительная часть Ваших поклонников принадлежат к ролевой субкультуре. Я знаю, что Вы и сейчас иногда ездите на ролевые игры, причем вместе с дочерью. Как Вы сейчас относитесь к движению ролевиков и как видите его будущее?

— Насколько ролевики – это «движение»? И что такое движение и что такое ролевики?

Я езжу на ролевые игры – на полевые (а есть еще кабинетки), обычно на одну в год (нормальный ролевик ездит на две-три, а то и на семь), обычно под Питером (а нормальный ролевик может и в Новосиб уехать поиграть в осаду крепости). Я начала ездить на игры потому, что мне очень нужно было в лес, В ЛЕС СРОЧНО, а возможности другой не было. К лесу приохотили родители, которые были классическими туристами, только без гитары. Первый муж был геолог, я ездила с ним в экспедиции. После его смерти я осталась без «дозы», меня ломало страшно, это даже передать нельзя, я физически умирала без леса. Ролевые игры стали спасением. Я узнала о существовании ролевых игр в 1995 году, весной, одновременно с приглашением на ролевую игру по «Мечу и Радуге» — моему первому роману. Поехала сразу, потому что – ЛЕС.

Первая большая игра была в 1997-м – «Завоевание рая». Дочь выросла в мире, где «всегда были» ролевые игры. Ездит с нами с ее двух лет. Так у многих ролевиков, не только у нас. Это наше с ней общее поле, общие переживания, темы для разговоров. Я считаю, что для воспитания ребенка ролевые игры имеют большое значение. Когда-то поездки в лес с палаткой за грибами (а потом на байдарке, а потом и на яхте) с родителями были для меня главным событием года (и тем, что объединяло меня и родителей). Так и для нас с дочкой ролевые игры – наше с ней общее. Это очень важно. Вообще-то дети обычно стесняются, когда мама «переодевается в дурацкое» и начинает играть кого-то, не себя. Поэтому я стараюсь играть с дочерью в разных командах. Вторая важная вещь: ребенок приучается к общению в среде творческих людей. Легко знакомится, обрастает друзьями разного возраста, разных ремесел. Учится ценить людей, узнавать их. У нее очень широкий кругозор в этом смысле. Третья важная вещь: на играх ребенок узнает и лично переживает мифы и исторические события. Такими стали знакомство с Сократом и Кстантиппой, гражданская война в Испании… На уроке истории она запросто может брякнуть: «Когда спартанцы осаждали нас…» или «когда мы праздновали победу над Гитлером в Париже…» К счастью, учитель истории у нас тоже фрик, он нормально воспринимает такие заявления. Важно то, что для ребенка эти вещи стали ее личным опытом. Поэтому я считаю правильным возить ее на игры.

Как я могу относиться к движению ролевиков? У меня там есть друзья. Я сама – «он» (ролевик в смысле), что ж отрекаться. Есть мастерские группы, которые мне не нравятся. Есть люди, с которыми я не общаюсь. Есть команды, с которыми мне интересно. Все как у нормальных людей.

Поскольку я не вполне понимаю, что такое «движение ролевиков», мне трудно давать какие-то прогнозы на будущее. Я знаю, какие игры мне по душе. Пока такие игры делают, я буду на них ездить. Когда перестанут – очевидно, уйду совсем. «Помрешь – вот тебе и конец света».

— Как Вы относитесь к, скажем так, неоднозначному упоминанию Вас Иваном Фолькертом в «Сказках Темного Леса»? Вообще, каково это – писателю стать персонажем чужой книги?

— Мне об этом часто напоминают, а я так и не прочитала. Не думаю, что он про меня наврал. У меня был период достаточно бурный, я же не сразу вылупилась из яйца благопристойной тетенькой округлых очертаний. Иногда пересказывают, спрашивают с ужасом: что, правда? Скорее всего, да, правда. Может, немножко художественного преувеличения, так ничего же страшного. Человек постоянно меняется. Был такой, стал другой. Я ведь тоже про других людей иногда пишу, бывает, и привру.

Быть персонажем чужой книги забавно. Потому что на самом деле, как я заметила, прототипы обычно себя не узнают в готовом герое. Меня несколько раз брали за прототипов, я не узнавала совершенно. В одном случае мне прямо сказали: это же с тебя писано! Где же с меня, разве я такая? В другом случае при перечитывании книги своей приятельницы в устах Верховной Жрицы какой-то я заметила, вроде как, одну-две моих фразы. Но фразы у меня часто меняются, постоянных приговорок нет, поэтому, возможно, она свою жрицу и не с меня писала.

— Теперь пара вопросов о Вашем собственном творчестве. Один из самых известных Ваших циклов – романы о Лангедоке, Симоне де Монфоре и альбигойских войнах. Расскажите, чем Вас заинтересовала эта тема и насколько актуальна эта история в наше время?

Все имеет долгие последствия. Когда выбиралось имя растяпы-рыцаря для «Меча и Радуги» (тогда еще – «Разбойник поневоле»), было взято первое попавшееся из списка имен к «Смерти Артура». Причем надо было, как известно, «Фелот», а я по ошибке написала «Хелот». Так и осталось. Много лет ко мне приставали, чтобы я писала продолжение про Хелота, но не получалось, у меня никогда не получаются продолжения, поэтому я решила писать про Лангедок. А там такое оказалось!.. Я же не знала ничего. Альбигойская ересь стала для меня ошеломляющим открытием. Да и вообще все эти события. Монфор при более близком рассмотрении оказался совершенно не таким, как я привыкла считать. Начитала я десяток книжек, набрала материала и стала писать «Бертрана из Лангедока». Когда роман закончился, материал еще оставался. Зачем добру пропадать? Все в суп.

На «Завоевании рая» меня позвали к костру, где собрались ветераны «Осады Монсегюра» — первой игры «нового типа», скажем так, первой альбигойки, первой знаменитой игры Лоры Бочаровой (Лора как знамя, не как единственный творец). Попросили рассказать о поездке в Лангедок. И как я дошла до Монсегюра. Я очень вдохновенно рассказала. Какой-то человек стоял (как пишут в романах-фэнтези, «на краю светового круга») – в полумраке, поблизости, высокий, в доспехе, слушал. Сказал низким голосом: «Спасибо» и исчез в темноте. «Кто это был?» — «Симон де Монфор».

Это был Монфор с «Осады Монсегюра». Вот встреча с героем, вот это да.

Я его потом спросила, как он «делал» роль Монфора, он ответил, что играл против всего полигона – один. Вот и мой Монфор, в романе, «играл против всего полигона – один».

Альбигойские войны – платформа для создания очень интересных сюжетов. Схлестываются человеческие судьбы, можно показывать яркие характеры. На будущий год очень хочу поехать на одну «альбигойку» в роли Эсклармонды де Фуа, которую как раз сожгли в Монсегюре, поскольку она была «совершенной» и неукротимой еретичкой. Надо наконец побыть в шкуре врага. Задача интересная, образ яркий и сильный. Что получится?

И кстати, об отрицательных персонажах. На ролевых играх, как и в театре, можно играть отношение к персонажу, а не только персонажа. Эсклармонда, впрочем, персонаж не вполне отрицательный, мне хочется заглянуть в ее душу фанатички, понять, как она жила и чувствовала.

— Насколько тема Лангедока актуальна? В каком смысле?

Актуален вопрос взаимодействия человека и религиозного учения, секты и ортодоксии. Актуальна история – всегда, потому что она интересна.

— И еще пару слов о Вашей последней изданной книге, «Падении Софии». Та альтернативная Российская Империя – это место, в котором Вы хотели бы жить?

— Я хочу жить у себя дома на Петроградке, и меня вполне устраивает время, в котором я нахожусь. Любое резкое перемещение в пространстве-времени – это стресс. Если постепенно мы придем к такому будущему – ладно. Будет что-то другое – посмотрим. В этом смысле я не эскапист, реальность иногда мне досаждает, но бежать из нее я не собираюсь.

— А под конец банальный вопрос, который Вам, наверняка, задавали много раз: что бы Вы хотели пожелать своим читателям?

— Счастья, здоровья, долгих лет жизни?

Быть читателями, а не потребителями?

Читать то, что написано автором, а не то, что «принято видеть» в данной книге?

Для меня читатель – это заочный друг, собеседник, иногда единомышленник, иногда спорщик, но в любом случае человек неравнодушный. Человек, который , даже если ему не понравилась эта моя книга, рискнет взять следующую.

Еще я хочу напомнить такую забавную вещь: я ведь тоже читатель, очень много читаю. Мне бы хотелось, чтобы авторы меня радовали яркими, интересными текстами. Очевидно, и другим читателям я бы хотела пожелать того же.

Фото из блога haez.livejournal.com и личного архива писательницы.