Баллада о росте метр семьдесят семь

Еще в средних классах я стояла на физкультуре в середине строя. Но к выпускному внезапно (с другой стороны, что тут может быть внезапного с таким рослым папой) вытянулась до метра семидесяти семи и оказалась выше половины мальчиков и почти всех девочек в классе.

Почти, потому что одна-единственная девочка, Галя Крысева, была все же выше меня: Галя тоже переживала, что она «длиннаааяяяяя» — так ее дразнили мимоходом мальчишки из младших классов, — и из-за этих переживаний с ней случился курьез. На традиционном фото после окончания очередного учебного года она подогнула ноги, чтобы казаться ниже, — а фотограф снимал с неучтенного Галей ракурса, и на снимке это стало заметно. Впрочем, в другом ряду стоял один из самых невысоких мальчиков, которого осенила другая идея: когда фотограф сказал «сейчас вылетит птичка», он встал на носочки. Что потом все тоже отчетливо увидели на фотографии (это вам не сейчас, когда цифровое фото и фотошоп: тогда была одна вспышка, один щелчок, один кадр на фотопленке — и 30 отпечатков).

После той злополучной фотографии мем «что ты как Крысева на полусогнутых» прочно вошел в школьный обиход. Правда, когда я ехала в транспорте и, осматриваясь, понимала, что я сейчас выше всех: и выше теть, и выше дядь, — мне тоже хотелось немного присесть «на полусогнутые». Просто чтобы не так выделяться. «Выше мамы, выше папы» — с любовью поддразнивал меня наш сосед, с чьей дочкой мы дружили.

Да, сейчас такой рост кажется уже почти обычным, и вообще модно быть не таким, как все. Тогда же нам об этом еще не рассказали, а мои лучшие подруги как были метр пятьдесят пять и метр пятьдесят восемь, когда я начала с ними дружить, так и остались. Ходить с ними рядом (а особенно между ними) «верстой коломенской» для подростка было не очень комфортно. «Мама и дети», а скорее, в контексте уходящей советской эпохи — «Ленин и дети». Однажды мы встретились с подружкой, чтобы идти куда-то вместе, и оказалось, что я на каблуках (точнее, модной тогда «танкетке»), а она в кедах. Я получилась выше ее на голову — и было неудобно даже просто идти рядом и разговаривать. После этого мы решили договариваться заранее о таких вещах: или обе на каблуках, или обе в кедах. Чаще обе в кедах, потому что я старалась не носить даже трехсантиметровые каблуки.

Короче говоря, я комплексовала. Но в университете жизнь открылась мне несколько с другой стороны. 1 сентября ко мне сразу же подошла девушка явно выше меня ростом и сказала: «Привет, меня зовут Оля Соколова, а тебя?». С тех пор мы не расставались. Да и люди вокруг будто бы стали выше. Например, через год в одной компании мы познакомились с высокой девушкой сногсшибательной внешности. «Пфффф, — сказала Наташка. — Стесняться роста? Может, еще красоты стесняться начнем?» Она придумала такой сюжет: «А давайте купим ролики и будем кататься втроем… Представляете? Едут такие обалденные девушки, под два метра, волосы развеваются, и все оборачиваются нам вслед…».

Ролики мы не купили, но в мировоззрении что-то поменялось. Например, я приобрела красивые босоножки на каблуке 8 см. Даже сейчас (когда комплекс неполноценности давно изжит) я такие не ношу: просто неудобно. А тогда — да, легко. Худощавая, высокого роста и с пышной шевелюрой, я получила прозвище «барби». Для меня это оно было обидным: я не считала себя глупой и уж тем более сексуальной (хотя кто знает, что в голове этой куклы? да и речь сейчас о другом), но чисто внешнее сходство силуэта, видимо, просматривалось.

На втором курсе у нас сложилась творческая компания, и один друг-поэт (впрочем, кто не был поэтом в восемнадцать?) меня немного опекал. Его самые трогательные стихи, посвященные мне, начинались так: «Ты маленькая… И ты идешь впереди». К слову, ростом я была выше него.

Есть такая психотерапевтическая сказка о хамелеоне, которого никто не замечал, потому что он сливался с тем предметом, на котором сидел. «Я всегда такой, как другие», — говорил хамелеон, ему было удобно и безопасно, но надоело жить одному и ни с кем не дружить. Одна бабочка посоветовала ему стать собой: определиться, каким он хочет быть, и остаться этого цвета. Хамелеон думал-думал — и стал фиолетовым. «Я фиолетовый? — удивился он сам. — Но такого меня все заметят, я стану уязвим»…

Думаю, мораль сей басни ясна, а в заключение хочу сказать, что мой рост доставляет мне неудобство только при выборе одежды: сколько бы поколений ни сменило друг друга, промышленность упорно считает 164 самым распространенным ростом во всем мире, а значит, рукава и штанины всего на свете мне традиционно коротки. А в остальном мои 177 меня только радуют. Например, в храме, на задворках которого во время службы я пребываю уже десяток лет из-за периодически появляющихся маленьких детей, мне все видно даже из притвора.

«Мама, я не хочу быть метр восемьдесят!» — после рассказа об акселерации и нехитрых подсчетах говорит наша средняя дочь, которая похожа на меня, а еще занимается баскетболом, как мой муж… Да, я забыла рассказать окончание сказки о хамелеоне. «Тебя заметят, это верно. Впрочем, как и всех нас, — ответила ему тогда бабочка. — Но, кажется, ты этого и хотел. Или я ошибаюсь?»

Я знаю, что дочке еще придется пройти этот путь: сначала стараться быть как все, чтобы потом понять, как здорово быть собой.